Они подошли к углу хижины. В щель виден был Пафнутий. Он что-то быстро царапал.

– “Жбан толкует на языке птичьем. Скрывает в капусте замыслы темны.”

– он шептал и записывал.

– Поэт, – мрачно заметил Жбан. – Или доносчик с рифмой.

Хельга сжала плечи.

– Скажешь слово – он исчезнет до утра. И вряд ли оставит рифму.

Жбан молчал.

– Нет, – наконец произнёс. – Мы не играем по их правилам. Пусть пишет. Пусть врет. Но мы покажем лучше. Мы построим правду быстрее, чем он успеет её исказить.

Хельга пожала плечами, но подчинилась.

На следующее утро в ставке.

Семён Сын Семёна вбежал, запыхавшись:

– Срывается поставка из Тырло! Должны были прислать капусту, а прислали… пустой воз и записку.

Жбан выхватил: “Считайте сами, раз так умны. Мы капусту не подносим тем, кто нас считает овцами.”

Он сжал свиток. Стукнул им по столу.

– Это саботаж.

Настасья подошла, держась за пояс.

– Микула?

– Он. Или Пафнутий. Или оба.

Хельга посмотрела в окно.

– Мы слишком быстро растём. А когда рост – появляется зависть.

– Зависть – это ещё ничего. Хуже – когда появляется альтернатива.

Жбан сел.

– Завтра – отчёт. У нас сутки, чтобы из хаоса слепить таблицу.

Настасья тихо добавила:

– Или из таблицы – обвинение.