Толпа молчала.

Караш-Буга уже шагал сквозь людей – и готовился вытащить обвинение.

Исаак смотрел, как будто листал невидимую страницу: «Опасно. Но умно».

– И если дождь пойдёт – ты бог? – спросил Караш громко.

– Нет. Я – наблюдатель. А это – инструмент.

Капля. Одна. Другая.

Через секунду – всё небо вспыхнуло громом, и степь затрепетала от льющейся стены дождя.

Толпа ахнула. Леонтий поднял чашу:

– Ну, теперь, значит, и прогноз можно пить!

Караш застыл. На его лице впервые появилась не ярость… А страх.

Жбан тихо произнёс Настасье:

– 3% заряда. Он выдохнется до вечера.

– Пусть уйдёт, как легенда. Не как вещь.

Он улыбнулся. Слёзы и дождь смешались на лице.

Исаак произнёс:

– Ты доказал не происхождение. Ты доказал – что можешь создавать веру. А это опаснее магии.

Караш-Буга молчал в шатре. Не рычал. Не швырялся посудой. Не бил Елмана-Дэви по голове черпаком.

– Он всех… очаровал, – наконец выдохнул.

– Он сделал из дождя спектакль. Из себя – пророка. А меня? Меня оставил озлобленным стражем конюшни!

– Мы можем заявить, что он подстроил это, – заискивал Елман. – Что это… фокус!

Скрытый идол! Внутри – бесы!

– Нет, – Караш резко встал.

– Теперь он не просто чужак. Он – символ. И символ надо разрушить не кулаком, а идеей, что сильнее. Если он породил веру – я породил сомнение.

Тем временем, на краю деревни, у поросшего мхом камня, Жбан сидел рядом с Леонтием.

Настасья дремала неподалёку. Хельга точила нож.

– Завтра, – сказал Жбан, – меня будут судить.

– Не тебя, – ответил Леонтий. – Тебя уже выбрали. Будут судить твою разницу.

То, что ты не в ритме. Не в песне. Что ты… не ложишься на слух.

Жбан задумался.

– Скажи, старик. Есть способ выиграть?

Леонтий посмотрел на него с непривычной трезвостью.

– Суд Хана строится на трёх вопросах. Первый – об истине. Второй – об пользе. И третий…Третий ты не поймёшь, пока не ответишь.

– Прекрасно. Люблю квесты без подсказок.

– Ответ на третий вопрос – это не слова. Это ты сам. Как поступишь. Как замолчишь. Или не замолчишь.

Настасья подошла, завернувшись в плащ.

– Завтра мы будем с тобой.

– Не надо. Вас тоже могут обвинить.

– Тем более будем.

Хельга добавила, не отрываясь от ножа:

– Если умрёшь – мне придётся всем всё объяснять. А я не люблю говорить дважды.

Жбан усмехнулся. Потом стал серьёзен.

– Знаете… я не боюсь умереть. Я боюсь… оказаться неправым.

Ночь. Тихая.

Жбан лежал, глядя в звёзды, и тихо шептал:

– Первый: что есть истина? Второй: что есть польза? Третий…Я готов.

Но внутри – всё дрожало.

Не от страха. От осознания, что завтра он будет говорить от имени всех, кого судьба может закинуть в чужое время.

Шатёр был широк и тёмен. Лучи солнца пробивались через ткань, словно бог пытался подслушать.

Хан Батый сидел высоко, окружённый молчаливыми старейшинами. Сбоку – Караш-Буга, лицо каменное. Ещё дальше – Исаак Серый, с пером в пальцах, как клинком.

Жбан шагнул в круг. Настасья и Хельга стояли у входа, как корни – рядом, но невидимы в формальности.

Хан начал:

– Первый вопрос. Что есть истина, если правду говорит тот, кто выше?

Жбан выдохнул.

– Истина – не звук сверху. Истина – когда тот, кто ниже, понимает, что сказано.

Если он не понял – значит, это не истина, а шум.

Хан кивнул. Молчание.

– Второй. Ты строишь новую систему. Она даёт пользу?

– Да, – ответил Жбан.

– Она не идеальна. Но в ней каждый может понять, куда он идёт. Это не порядок. Это направление.

Исаак сделал заметку.

– Третий, – произнёс Хан, не меняя интонации.

– Зачем ты остался?

Жбан замер.

Это был не вопрос о власти. Это был удар под броню.

Он посмотрел на Караша – тот уже шагал вперёд.

– Он остался, потому что хочет разрушить нас изнутри. Он внедрил тайное знание.