На выходе, Караш-Буга остановил его взглядом. Жбан почувствовал, как по позвоночнику пробежал холод.

– Ты – не часть этого мира, – прошептал Караш. – И он тебя сожрёт.

Мы не цифры. Мы – кости.

– Тогда я попробую посчитать кости, – ответил Игорь. – Сначала – чтобы понять, где меньше потерь.

Караш не ответил. Только улыбнулся.

Слишком широко, слишком тихо.

Снаружи, Настасья встретила его с хмурым лицом.

– Ну?

– Мы идём в ад.

– Это я и без ставки знала.

– Песочня. Через лес, через болота. Там даже монголы не выживают.

– Отлично. Берём KPI?

– Обязательно. Она – наш амулет.

Настасья усмехнулась. Потом подошла ближе.

– Ты знаешь, что теперь ты не просто чужой. Ты – игрок.

– А я всегда хотел быть… хотя бы пешкой.

– Пешки – умирают первыми.

Он кивнул.

Но в глазах его было пламя.

Лес гудел, как серверная, в которой вот-вот перегреется блок питания.

Только вместо кулеров – вороны. Вместо сети – паутина.

– А ты уверен, что сюда вообще можно дойти? – Настасья плотно затянула плащ.

– Ну, хан сказал: «иди». Он не уточнял, как вернуться, – буркнул Жбан, утирая лоб.

– Это он не уточнял. А ты не уточнил, сколько у тебя жизней.

– Думаю, одна. Но с автосохранением.

KPI тихо хрюкала в мешке, привязанном к вьючной лошади.

Она хрюкала всегда, когда воздух становился тяжелее, чем совесть бухгалтера.

Жбан начал верить, что это была система раннего предупреждения.

– Слушай, – сказал он вдруг, – а почему ты вообще в деревне? Не уехала в город, не пошла к князьям, не…

Настасья кивнула – будто знала, что вопрос прозвучит.

– Потому что однажды, когда я лечила сына боярина, он меня… ударил. Не сильно. Но… в глазах у него была такая скука. Он зевнул, когда я кричала.

Жбан молчал.

– И я решила, что лучше лечить тех, кто боится умереть, чем тех, кто даже боли не боится.

– Это… сильно.

– А ты?

– Я? У меня был… уютный офис. Серый. Без запахов. Я даже не знал, где находится выход.

– И теперь ты знаешь, где вход. В Песочню.

– Не факт, что там будет Wi-Fi.

– А ты всё ещё надеешься поймать сеть?

– Нет. Но я надеюсь поймать смысл.

На опушке, возле гнилого пня, сидел человек.

В сером. Весь заросший. С глазами, как два прошлогодних гриба.

– Кто вы? – крикнул Жбан.

– Те, кто не спрашивают, дольше живут, – ответил старик.

Голос был… слишком внятным. Как будто намеренно театральным.

– Мы ищем Песочню, – сказал Игорь, подходя ближе.

Настасья держала нож. KPI – затаилась.

– Тогда вы ошиблись. Её никто не ищет. Она сама находит.

– А ты кто?

– Кто-то, кто видел, как хан плачет, и как свинья побеждает генерала.

Жбан сжал губы.

– Ты… знаешь, кто я?

Старик поднял палец.

– Я знаю, кто ты станешь, если доживёшь до утра.

Потому что сегодня ночью ты увидишь, что значит «бесконтрольная система».

– Ты пугаешь?

– Я напоминаю: даже те, кто строят лестницу вверх, иногда копают себе яму.

Он исчез в лесу. Будто растаял. Только запах остался – горький, как сожжённая статистика.

– Это кто был? – прошептала Настасья.

– Я… боюсь, что это был юзер, вернувшийся с продакшена.

– Что?

– Неважно. Просто… идём. Пока Песочня не нашла нас первой.

Деревня стояла, как след от пальца на тёплой чашке. Тихая, сероватая, будто выцветшая.

– Песочня… – протянула Настасья. – Где-то я слышала, что в ней часы идут задом наперёд.

– А тут, по-моему, всё идёт задом наперёд, – пробормотал Игорь.

Они въехали в деревню. Никто не встретил. Ни собак, ни детей. Только двое стариков, которые на вопрос “Куда идти?” одновременно сказали:

– Вчера туда, завтра туда. Сегодня – стой.

– Спасибо, Яндекс.Карта, – буркнул Жбан.

KPI хрюкнула. Потом фыркнула. Потом вдруг замолчала.

– Это плохо, – прошептала Настасья. – Она чувствует ложь.