Гервульф мрачно кивнул «гиеновому» товарищу, чтобы тот освободил Фати. Девушка, почуяв волю, бросилась к Аману:

– Дедушка, дедушка! Ты ранен?!

– Пустяки, внучка, ещё погуляю на твоей свадьбе! – старик, опираясь на меч, приобнял Фати одной рукой. Над долиной прокатился рокочущий гром.

      Юноша огляделся:

– Это не со стороны виноградников?

      Его вопрос показался Гервульфу глупым и неуместным:

– Хватит тянуть время!

Они разъехались, определив ристалище на берегу ручья. Лишь только главарь разбойников опустил древко, прицеливаясь, как из высоты неба на поляну вынырнул сокол и, клекоча, стал виться перед белым всадником. Юноша спросил птицу:

– Что, что случилось? Подожди чуть-чуть! Сейчас решается вопрос чести!

Удар грома заставил землю содрогнуться. «Аль-Хидр» оглянулся кругом и прислушался к шахину:

– Постой, неужели…

В этот момент Гервульф дал коню шенкелей и понёсся на противника. У иерусалимлянина даже кольчуги не было – один удар копья вышибет из него дух или серьёзно ранит. Юноша закрыл лицо платком, взял копьё наперевес и устремился навстречу франку. Фати и Аман, затаив дыхание, смотрели на столкновение двух сил. Рыцари подзадоривали товарища. Треск сломанных копий. Иерусалимлянин цел и невредим, Гервульф – тоже. Франк, выругавшись, развернул коня, подскакал к друзьям и выхватил из рук «гиенового» собрата второе копьё. Фати рванулась к ристалищу:

– Нечестно!

      Аман придержал её за локоть:

– Тихо, звёздочка. Он не так прост. А эти свиньи уже достаточно себя показали.

Гервульф сквозь глазные щели забрала видел, как иерусалимлянин выхватил из ножен меч.

«Покойник», – ухмыльнулся волчьим оскалом франк. Пришпорил коня. Тот встал на дыбы и тяжёлым галопом помчался вперёд. Белый всадник всё ближе, его грудь маячит на острие копья. Удар! Куда он пропал, чёрт возьми? Конь иерусалимлянина промчался мимо без седока, смертоносное копьё пронзило пустоту. Гервульф повернул скакуна и ощутил удар по голове. Плашмя. Мечом. Последнее, что он видел – это сияющего всадника прямо перед собой.

Спрятав меч в ножны, иерусалимлянин выхватил из рук франка копьё, а тот легко и плавно соскользнул с коня на землю.

– Убийство! – завопил тощий рыцарь, подбежал к серому мерину, стащил с него сумки с

виноградом и вскочил в седло. Широкий, оглядываясь на товарища, полез на солового коня. Белый всадник угрожающе направил в их сторону копьё:

– Вы действительно этого хотите?!

      Тощий выкрикнул:

– Бейся с нами на мечах! Иначе ты будешь трусом!

      Юноша засмеялся, но смех его был печален:

– Я буду биться с вами только потому, что не могу оставить такую наглость безнаказанной! – он подъехал к пальме, оставил подле неё копьё и вновь достал меч.

      Фати потрясла Амана за рукав:

– Дедушка, мы обязаны ему помочь! Ах, ты истекаешь кровью! – девушка усадила слабеющего старика на землю и перевязала. Тот сжал её руку могучей когда-то ладонью:

– Твой черёд, Фатима, дочь Юсуфа! Покажи этим свиноедам, чего стоят масиафские4 девы!

Фати кивнула. Она взяла из рук деда благородный клинок и обернулась.

Иерусалимлянин и тощий франк бились на мечах. Горячий арабский конь истово кусал серого мерина, тот в страхе прижимал уши и отступал, мешая своему седоку отражать и наносить удары. Подле сражающихся, выжидая момент, кружил на соловом коне широкий рыцарь. Тощий теснил к нему иерусалимлянина, и широкий был готов рубануть с плеча «Аль-Хидра», но Фати пронзительно закричала – она умела захарититить5, и франкские кони, не привыкшие к подобным воплям, шарахнулись вместе с седоками в стороны. Белый всадник подскакал к девушке: