Но она игнорирует эту его попытку развеселить её. Понимая, насколько она серьёзна сейчас, он покрывается мурашками.

– Ты прав. Это чертовски несправедливо. Несправедливо, что они мучают ещё и тебя.

Он молча смотрит на неё, как она наливает чай в кружку, неспеша делает глоток и морщится от удовольствия. Она поворачивается к нему с восхищением в глазах.

– Как тебе каждый раз удаётся из этой гадости делать чудо? Действительно врождённый талант. Ещё и каждый раз новый вкус!

– Это мой секрет. И делаю я это только для тебя, знаешь же. Остальные пусть залечивают свои раны гадким вкусом. Я им не мамочка.

– Но ты моя мамочка, так? Заботишься обо мне прямо как настоящая мать, – смеётся она. Его губы сами собой растягиваются в улыбке, на душе становится спокойнее, ведь в её улыбке, во взгляде, в каждом жесте ни грамма боли или тревоги. Пока. Пока солнце снова не село.

– Вчера и сегодня ночью я не знала, куда себя девать. А сейчас так спокойно и тепло.

Она кладёт голову ему на грудь, и он обнимает её обеими руками. Но ему неспокойно. Что-то произошло вчера. Он чувствовал это, но не мог начать разговор.

– Можно сказать то, что тебе не понравится?

– Говори.

– Меня беспокоит этот парень, который так похож на него. Кто-то показал ему то, что ему видеть не стоило. А ещё специально напугал его, притворившись им.

– Он был напуган, потому что решил, что это был он сам? И вся эта кровь вокруг… Какой человек бы не напугался?

– Ты знал? – Она смотрит на него в недоумении, и Джун тяжело вздыхает.

Он ненавидит, когда ей больно и тревожно. Но похоже ему самому придётся посеять тревогу в ней снова.

– Ты же сказала, что стёрла ему память, так? Но сегодня к нам забрёл необычный гость…

Это место однозначно не было обычным баром. Вокруг совершенно ничего не изменилось. С одной стороны, худощавый седой мужчина в дорогом костюме пил дорогой виски, задумавшись о чём-то своём. Его отстранённый взгляд откровенно пугал Хёна, а от расслабленной, но скованной фигуры веяло холодом. Этот мужчина не замечал ничего вокруг себя, в том числе и крики и смех детей, сидевших в другой стороне. Хён успел разглядеть и их. Десять детей и один учитель. Хотя, пожалуй, они были уже подростками. Учитель отчаянно пытался что-то сказать детям, но они не слушали его, шумя, болтая друг с другом и кидаясь едой друг в друга. Но учитель начинал всё заново, хоть и не оставалось надежды, что он будет услышан. Но кое-что казалось Хёну странным. Словно он смотрел телевизор, где прокручивали одну и ту же сцену, отматывая каждый раз в начало. Она заканчивалась и начиналась снова. Бутылка у мужчины не опустошалась. Учитель не срывался на крик и не уставал. Дети так и не замечали его, повторяя одни и те же действия. Но теперь ещё рядом с Хёном сидела девушка с длинными чёрными волосами. Она ела одно и то же блюдо, но его не становилось меньше на тарелке, а девушка, словно не замечая этого, продолжала есть и смотрела лишь в одну точку, не чувствуя на себе взгляда Хёна. И тогда ему стало жутко. Чудаковатый мюзикл с претензией на фильм ужасов. Лёд почти растаял в его кофе, к которому он и не притронулся, опасаясь веществ, которые снова могли оказаться там.