Короче говоря, приступил к работе. И в первый же месяц заработал семьсот рублей и триста подъёмных! Отослал жене восемьсот рублей. Ей-богу, Алексей, не без гордости отправил. Пусть, думаю, удивится. И что ты думаешь? Не прошло и недели, как посыпались письма. Слушок-то прошёл, что я выслал Нинке восемьсот рублей! И товарищи по старой работе решили, если я выслал столько, значит, зарабатываю в два раза больше! Семёныч, пишут, походатайствуй, замолви словечко, – его голос стал просящим, заискивающим, – мы с тобой старые товарищи. Слушай, Алексей, – он посмотрел на меня с видом человека, которого обвинили напрасно, – ты извини, что я так говорю. Я недавно вставил зубы. Никак привыкнуть не могу.

– Вроде, ничего, – сказал я. Он, действительно, шепелявил. Я привык к его говору и уже не замечал.

– А хочешь я тебе, Алексей, расскажу, как продавал машину? – он оживленно посмотрел на меня. – Я купил «Москвич 412», – уже здесь, в Краснокаменске, отдал, как сейчас помню, пять тысяч рублей. Откатался год. И появились у нас «Жигули». Машина скоростная, манёвренная. Что ты! Зимой едешь в одной рубашке. Хочешь сто – едешь сто. Хочешь сто двадцать, – пожалуйста! Мечта, а не машина! Загорелась у меня душа! И решил: продаю «Москвич», покупаю «Жигули»! Андрей Куликов говорит, пиши на меня доверенность, я твой «Москвич» продам в Иркутске за семь тысяч. Я согласился, говорю, продай хоть за десять, а мои пять верни. Заверил доверенность у нотариуса, отдал Андрею машину. Неделю от него нет ни слуху, ни духу, – он с недоумением пожал плечами, как будто до сих пор не мог понять, – другую неделю. Жена заволновалась, слушай, говорит, ты кому отдал машину? Я, мол, так и так. Она уезжала в Кисловодск по путевке. Ты, говорит, сообщи мне, что бы я это, не думала ничего такого, понял? Андрей появился через месяц. Отдал пять тысяч. Говорит, пересчитай. Я пересчитал. Андрей был с товарищем. А теперь, говорит, напиши бумагу, что я отдал тебе деньги. Я написал, расписался. Расписались все – и его товарищ, как свидетель. Мы это дело обмыли. Деньги я спрятал под матрац. В общем, выпили. Показалось мало. Андрей сбегал за второй бутылкой. А потом – за третей! Место под матрацем мне показалось ненадежным, я перепрятал деньги в шифоньер, засунул в унты. Затем мы опять что-то пили. Я говорю, ладно, ребята, хватит. Они ушли, а я опять перепрятал деньги, в другое место – на кухню, в ящик на верхней полке.

Просыпаюсь утром, поднял матрац, – нету денег! Всю постель перевернул. Не помню, куда спрятал! Ладно. Пошёл на работу. А у самого деньги не выходят из головы. Вернулся с работы. Опять обсмотрел всю квартиру. Куда я только не лазил! Позвонил Андрею: так и так, мол, не могу найти денег. У меня жена в Кисловодске, если узнает, умрёт от инфаркта. «Да ладно тебе, Семёныч, ты же их положил под матрац, затем перепрятал в унты, всё дверью шкафа хлопал». – «Ну, хлопал, хлопал, а денег-то нет! Давай искать вместе». Разделили мы комнаты. Пошёл я на кухню, взялся я за ящик на верхней полке, а деньги так и посыпались. По этому поводу мы опять выпили!.. А что у нас по телевизору? – он посмотрел на телевизор, который стоял рядом с моей кроватью.

Я включил телевизор: мне было ближе.

Однажды моим соседом в комнате отдыха на железнодорожном вокзале города Мичуринска, районном центре Тамбовской области, знаменитом яблочном крае, оказался молодой мужчина импозантной внешности: высокого роста, рельефными, тренированными мышцами, золотистыми длинными волосами, утонченными, благородными чертами лица. Такие играют в кино героев. Обычная, размеренная жизнь была не для него, – это сразу угадывалось, – была в нём скрытая, могучая сила, жажда действия. Его жена погибла, выбросившись из окна; с подачи шурина, милицейского начальника, его обвинили в убийстве, но суд оправдал, тогда шурин упрятал его в дурдом, сейчас я не помню по какому поводу; его выпустили через два года со справкой, что он псих. «Тебе эта справка ещё пригодится», – успокоил врач. Он не вернулся на прежнее место жительства, в крупный заполярный город, он вернулся на родину, известный город металлургов, шахтеров, хулиганов. Сейчас я не помню, чем он занимался в этом городе, на какие деньги жил. В моей памяти осталась такая картина: ресторан, драка с милицией, охотничий нож, какая-то женщина. Его не посадили только потому, что у него была справка. «Врач не обманул, – улыбнулся он. – Пригодилась справка!» Он рассказывал интересно, с оригинальными, неожиданными подробностями, которые придавали его повествованию неповторимый, исключительный аромат – о моральном климате на прежнем месте работы в заполярном городе, жене, которая выбросилась из окна, суде и судьях, порядках в дурдоме. Его речь изобиловала юридическими терминами, статьями Уголовного кодекса. Он рассказывал несколько часов подряд! Я не записал по горячим следам. А через месяц уже ничего не помнил, то есть, совсем ничего! Я до сих пор жалею, ругаю себя.