«Бедному стоит улыбнуться, как он начинает просить заплатку на свой чапан (халат)» – подумала я бабушкиными словами. Вслух ответила им иначе: „Фермеры дадут только под проценты. Мой муж – безработный, доход моей семьи – одна моя зарплата. Для меня любой кредит – это риск. Итиль должен понять, если нет денег на учебу сейчас, то нужно идти сначала в армию, потом можно будет работать и учиться заочно, или вечерне“. Молчавшая до этой фразы, тетя, агрессивно набросилась на меня: „Когда вырастет твой сын, ты все сделаешь, чтобы он не пошел в армию. Вот и я делаю, что могу“. Мне приходилось сдерживать себя, чтобы не переходить в другую тональность: „Да, только ты ничего не делаешь, а заставляешь меня лезть в долг. А насчет нас, ты ошибаешься. Когда Тимур вырастет, он пойдет в армию, а потом будет работать и оплачивать свою учебу сам. Просить денег он ни у кого не будет, даже у меня. Я так воспитана и детей этому учу. Мой сын будет рассчитывать только на свои силы“. „Если ты не хочешь помочь тете, то ты мне не дочь, я оставлю тебя без наследства, ни копейки от меня не получишь!“ – раздраженно кричала на меня мама, потом она отвернулась и сквозь зубы сказала: „Лучше бы ты сдохла в детстве от бронхиальной астмы!“ От этих, режущих мою душу слов, пережив вновь ее нелюбовь ко мне, устало сказала ей: " Мама, я тоже мать. Но, как мать, я тебя не понимаю». Жить под одной крышей с обозленными родственниками становилось невыносимо. Марьям закатывала скандалы и истерики, мама утешала ее и ругала меня, Итиль спорил не хуже женщин, конфликт разрастался.
(Ирина Самарина-Лабиринт)
Ситуация тех дней мне напомнила седьмой класс, когда одноклассники объявляли мне бойкот за бойкотом, только потому, что я была дочерью директора школы. Им казалось, что я всюду выведывала информацию, а потом «стучала» на всех своей маме, которую, на самом деле, почти не видела дома. Эти обвинения были несправедливыми, и я пыталась доказать им свою невиновность.
Моя бабушка сказала мне тогда: «Cъел волк – не съел, про него, все равно, все будут говорить, что его пасть в крови!» Если толпа решила, что ты в чем-то виновата – не доказывай им ничего, они не услышат тебя. Не иди против них, пережди время, когда они сами поймут, что поступают неправильно! Доказывать нужно делом! Учись хорошо, добивайся высоких результатов, поступи в институт, хорошо учись. Вот тогда они поймут, что твои оценки заработаны честно!» На тот момент, ее слова я поняла так, что для меня будет лучше, если начну игнорировать, перестану оправдываться, они не будут меня донимать.
Не угадала… Дети бывают очень жестокими, они не унимались и во втором случае, я замкнулась и уходила в свой мир.
Кто-то сказал: «Даже сильные становятся побежденными толпой немощных.» Их была толпа, а я – всего лишь, слабым одиноким подростком. Никто не замечал моих страданий, в первую очередь, не замечала этого моя мать! Мне не хватало ее поддержки! Мне не хватало ЕЁ!
Тогда я для себя решила, что если взрослые не видят, как мне сейчас плохо, то они и не заметят, если меня не станет совсем. Частенько я оставалась наедине с этими мыслями. Как всегда, дома никого не было: родители – на работе, брат – или на секции, или играл где-то с пацанами.
По телевизору показывали многосерийный фильм о сибирском селе, который смотрели все сельчане. В одной серии героиня, из-за семейных проблем, повесилась. В моих глазах, запечатлелись, крупным планом, ее полосатые носки, на болтавшихся в воздухе ногах. На следующий день на перемене мальчишки показали как делаются удавки, петли, на которых вешаются. Я – девочка сообразительная, и поэтому быстро запомнила, как ее нужно было завязать.