– Смотрите… там… такой смешной… такой…

Владимир приплюснул нос к окну, вглядываясь в густую темень. Недоумение прочно поселилось на красивом лице его.

– Я ничего не вижу, там темно…

– Наверное, показалось. Простите меня ради Бога, – еле успокоившись, сказала Мария. – А вы, следовательно, считаете себя смелым?

– Почему? – не понял Владимир.

– Но вы же сами сказали. Вот только что. На французском: судьба помогает смелым.

– Ах, да. То есть, я не то чтобы… Это может показаться… А, впрочем, да. Не буду хвастать, но трусом я никогда не был.

– Я к тому, что в этом году почему-то участились нападения на советских курьеров, – как бы между прочим обронила Мария. – И именно в поездах. И именно в Польше, на её территорию мы скоро въедем.

– Думаю, вы можете быть спокойны. Вы – женщина. Причём, очень красивая, – не преминул ввернуть комплимент Владимир. – Вы находитесь под защитой трёх мужчин. И, наконец, вы – не курьер.

– Все эти пункты пуля способна перечеркнуть в один момент, чтобы вынести свою убойную резолюцию.

– Ну, пули, положим, имеются и у нас, – Владимир раскрыл портфель, в руках у него оказался маузер. Уже повидавший виды, но сохраняющий свою жутковатую красоту.

– Боже мой! – Мария, сделав вид, что невероятно перепугалась, отшатнулась к стенке, поджала ножки… Словом сделала всё, что обязана была исполнить перетрусившая неженка. – Он – настоящий?

– Он – самый что ни на есть настоящий. И даже может стрелять.

Владимиру понравился её испуг. Он полагал, что испуганная женщина наполовину уже во власти мужчины. Поэтому маузер в его руках стал крутиться, щёлкать и даже чем-то звякать.

– И вам приходилось стрелять из него?

Мария вдруг напряглась. Она вспомнила этот маузер. Хотя тогда в вагоне и было темно, и видела она только ствол, направленный на неё, но каким-то потусторонним чувством поняла, что перед ней сейчас маячит именно тот маузер, чуть было не прикончивший её жизнь.

Владимир ощутил её напряжение, положил руку с оружием на сиденье:

– Мне не часто пришлось стрелять из него, успокойтесь, милая Машенька.

– Но вы всё-таки стреляли? И прямо в людей?

– Машенька, но ведь шла война, на войне приходится стрелять. Если не ты, то в тебя. À la guerre comme à la guerre.

– Да, конечно, на войне, как на войне. Вы не думайте, – Мария заставила себя успокоиться. – я не боюсь. Мне просто немножко страшно. Но ведь со мной вы.

На этих словах Владимир задышал чаще. Что-то собрался сказать…

В коридоре вдруг раздался частый перестук от ног быстро идущих людей. Раскатился громко голос, выкрикивавший команды на неправильном французском: «Всем оставаться в местах. Из купе не выходить. Ослушаться – стреляем, убиваем в месте. Приготовить деньги, ценности, документов!»

Владимир, которому кровь бросилась в лицо, метнулся к двери, держа на отлёте маузер.

– Накаркала сука, – прошипел на ходу.

Поспешно оглянулся на Марию, не слышала ли.

Она, конечно, услышала, но не подала виду – как бы испуганно вжалась в угол. На самом деле – подобралась, готовая вступить в схватку.

– Нас ведь не убьют? – тихо прозвучал её голос.

– Хотелось бы надеяться.

Владимир даже не оглянулся. Лоск слетел с него, сейчас это был битый хитрованец, который прислушивался к тому, что происходит в коридоре. На лбу его выступили капли пота.

А в коридоре творилось непонятное. Чей-то высокий голос зачастил на странном языке с мяукающими интонациями. Чуть погодя топот ног стал удаляться. Марии показалось, что кричит Радек. Это оказался действительно его голос. Через секунду дверь купе отъехала, показался и сам Радек. За ним виднелось встревоженное лицо Вартбурга.