Рейветин был прав, так просто оскверненных не сразить. Но он не принимал во внимание кое-что другое.

– Но не только капитан Ньюлен может помочь вам, разве нет? – она подмигнула лор-файне и похлопала его по плечу, прежде чем отпустить, наконец, – Я тоже могу это делать. Убивать этих существ.

– Но, – запнулся он. – Вы – наша кассида, и…

– … и мой долг как вашего будущего правителя – служить моему народу, Рей. Собирай патруль! Сегодня с вами отправлюсь я.

Ньюлен будет сердиться, когда узнает, Нимнесте понимала это прекрасно. Но у нее не было выбора. Даже если бы Ньюлен сейчас была рядом с ней в своих чудовищных латах с терилловыми вставками, Неста не стала бы отступать. Это и вправду ее долг, и в ее словах Рейветину не было ни крупицы сомнения или же лукавства.

Она затянула свои кудрявые волосы в тугой узел на затылке, накинула плащ и захватила трезубец. В ее присутствии ребятам было не по себе, но она вспомнила, как легко Нийриэл разряжал обстановку, и отпустила пару шуток, которые слышала от него. Глупых, не очень-то приличных шуток, совершенно неподобающих будущей правительнице. И именно благодаря этому несоответствию, неловкость в их компании разбилась как упавшее на каменный пол яйцо.

Они вышли из форта в группе из пяти.

Вернулись лишь трое.

События этой ночи Неста помнила смутно. Они бегали по ночной пустыне за рябью во тьме, за тенями на склонах песков. Они видели то, что осталось от путников, рискнувших выглянуть из своих укрытий на странные звуки. Неста не видела ничего ужаснее этих останков… пока они не встретились, наконец, с чудовищем.

Они смогли загнать его в угол между крупных валунов и песчаных холмов. В тени редких кустов сгорбилось нечто, ростом едва ли по бедро кассиде.

Сейчас ее память была неспособна даже восстановить образ этого существа целиком, настолько велик был шок. То, что солдаты загнали в угол, напоминало большую собаку, и они опрометчиво решили, что имеют дело с оскверненным животным.

В свете факела им предстало чудовищное, уродливое и непостигаемое… нечто. В склизкой, спадающей с него липкими клочьями тьме, перед ними было трясущееся существо – нет, существа; Неста помнила узнаваемый силуэт задних лап собаки и покрытую выгоревшими побегами руку лор-файне в спине. Она помнила раскрытую воздуху, воспаленную плоть собачьей морды, вплавленной в череп остроухого линея лишь с одной стороны.

Попытки восстановить события в памяти заставляли ее дрожать. Она не могла осознать… ее разум не мог, не способен был осознать, обработать увиденное. В ушах гремели слова Лидии, и собственная неспособность смириться с увиденным вызывала подкатывающие к горлу приступы тошноты.

«Полуоформленные образы, потерянные в чужих кошмарах».

Ребята из форта оказались столь же не готовы к тому, что предстало их взору, что их легко удалось застать врасплох. Каким бы неказистым и жалким не казалось то чудовище, оно набросилось на отряд в одно мгновение.

Она до сих пор помнила крики. Эшнили увидел это первым, и его вопль окатил остальных ледяной волной. Он кричал, и кричал, и кричал… и больше не пришел в рассудок. Оно бросилось на него в одно мгновение, а остальные ребята просто смотрели, не в силах двинуться от страха.

Потому что истинный страх – это не побег, не лихорадочное отпрыгивание прочь. Истинный, глубочайший страх – сковывающие липкие нити, ледяная паутина ступора.

Неста смогла очнуться, только когда Солни толкнул ее невольно, бросившись другу на помощь. Она смутно помнила, что сделала – взмахнула трезубцем, импульсом попыталась отбросить чудовище прочь от Эшнили. Но он больше не двигался. Не кричал, не пытался спастись. Больше не жил.