Ага. Подумаешь. Будто это было так сложно. Ей повезло – вариант легкий попался, а другим повезло меньше.

И каждый в классе об этом знал.

– …СЛУ, конечно, я другие варианты не рассматриваю. Мы наняли репетиторов по всем предметам. Не Сельских, конечно, из Центра.

– А я вчера балл проходной посмотрел… я это, может, в Не Самый Лучший еще подам…

Хотелось закрыть уши и глаза, но уши ловили каждый звук – в полной тишине хвост начинал нервничать, а глаза напряженно всматривались в сочинение на наличие ошибок. Каждый день. Они обсуждают это каждый день. Иногда казалось, что до 11 класса у них вообще не было жизни, не было друзей, не было интересов, будто они родились для того, чтобы готовиться к этому чертовому поступлению в ВУЗ мечты. Какой она была – та жизнь? Без ночных страданий над учебниками, без Мучильни, без ежедневных пыток от хвоста? Мыши порой казалось, что никогда и не было иначе.

ЯН: Забыл спросить, тебе 18-то есть?))

Он мог бы посмотреть дату в профиле, но решил спросить. О, нет, нет, нет.

«Даже думать об этом не смей, сука».

Прилетело, конечно. В ее жизни за мысли судят так же, как и за дело.

МЫШЬ: А что?

ЯН: Ну, мало ли, вдруг ты еще не доросла до собутыльника;)

«Я до всего доросла», – написала бы Мышь, будь она смелее, увереннее в себе и не боясь наказания так сильно. Но она только закрыла одной рукой лицо, другой – экран телефона, и медленно выдохнула.

– Я иногда думаю, лучше б меня, блин, крестили.

– Хах, че?

– Ну типа, чтобы ангел защитил и нормальную оценку послал.

– Ага. С новым Крестовым Походом.

– Детишечки, – Исторсука, слеповатая инвалидная рухлядь – как и большинство преподов в Клетке – покашляла, привлекая их внимание, – Внимание, детишки! Все вы знаете, что в этом году мы отмечаем юбилей Великой Войны.

Ой. Ой-ой, нет, да ладно, только не это.

– И ваша уважаемая Классука попросила меня напомнить вам о значимости той Войны! О жертвах! О героизме! О Родине!

Мышь бахнулась на стол и растеклась по нему всем телом, мечтая проникнуть в молекулы дерева, слиться с исцарапанной, изувеченной поверхностью. Когда-нибудь, лет через двадцать, они будут помнить именно то, о чем с таким упоением им сейчас рассказывают, а не шум, вечную дрожь и жуткий голод, который отпечатался в сознании ее поколения так прочно, как отпечатывается лицо матери. Когда-нибудь прилавки снова будут заставлены едой – как раньше, если судить о прошлом по учебникам – когда-нибудь они восстановятся до конца и будут считать, что та Война была Великой и необходимой… только с кем? В Рунете не было никакой информации. Мышь понятия не имела, кто их враг, тот ужасный, тот беспощадный. Лично ее главным врагом была Мучильня, которая вылезла из ниоткуда и теперь каждая формула, каждый учебный плакат на стене буквально кричали: «Что, олимпиадница, не готовишься?!»

МЫШЬ: Если я ничего не знаю, не хочу позориться и ехать в Центр на Мучильню, я могу отказаться?

Мышь не знала, почему вдруг решила спросить его. Ян понятия не имел, что происходит. Он не может судить. Да и вопрос странно как-то прозвучал, будто сама она, без его позволения, отказаться не может.

ЯН: А как он реагирует?)

МЫШЬ: дерётся, как только начинаю об этом думать.

ЯН: вот и ответ;)

– Мышь?

Она тут же вскинулась, втянула живот, толкнулась позвоночником, чтобы встал на место, и взглянула на Исторсуку стеклянными глазами отличника.

– Патриотизм!

– Правильно, – преподша улыбнулась и снова отвернулась к доске. Почему-то все они считали, что Мышь, когда ее не спроси, всегда будет знать ответ.