Все они, и Мышь тоже. Она не сдаст. Она должна чувствовать вину, чувствовать всесжигающий стыд, но, на самом деле, ей хотелось только посмотреть, что ответил Ян, и больше она не чувствовала ничего.

– …и я ей такой: ты свою жопу видела, мать? Крыльцо развалилось не потому что старое, а потому что жрать меньше надо!

Они загоготали, а Мышь зажмурилась. Боже, это ведь на задних партах! Она совсем расфокусировалась, скоро начнет слышать трактор за окном. Надо взять себя в руки. Надо перестать думать о нем.

«Да, надо снова начать паниковать, что ты не сделала домашку. Ух!»

– Пшл… – Мышь выплюнула кончик, настойчиво лезущий в рот. Ну уж нет, ну уж нет, она не будет паниковать, Ян говорил не паниковать, подумаешь, не сделала домашку один раз!

«Подумаешь? Подумаешь?!»

– Ай!!!

Прилетело, как кнутом, с размаху, с силой – Мышь бы не смогла защищаться, даже если бы успела подставить руки. Больно, твою мать, как же больно!! И все эти уроды обернулись на нее, даже Классука – да отвернитесь вы!

– Простите, – пролепетала Мышь, чувствуя кровь на кончике языка, – голову прострелило.

Можно сказаться больной и сбежать. Тогда не придется стоять перед всем классом и слушать, как Классука отчитывает ее за ленивость, за тупость, за бесхребетность… да, это вариант, уйти, уйти и пропустить остаток темы.

«О, ты будешь страдать. Всю ночь проведешь над учебниками, но не поймешь ни слова, потому что струсила и упустила возможность в классе. Тупая, ленивая…»

Написал он или нет?!

Подружка откровенно засопела, а Мышь впилась ногтями в ладони, стараясь дышать, стараясь зависти не дать перерасти в агрессию. Хорошо ей, наверное. В жизни полная жопа, но подругу все как будто не волнует. Плывет себе по течению, делает что-то и не сомневается, будто каждое действие не осуждается… о, конечно нет. У нее ведь нет хвоста! Ни Подружка, ни Давалка, ни Классука – ни один из них не сможет понять, каково это, в стол вдавливать ладонью острие чешуи, чтобы хвост перестал метаться по столу, заметив, что Классука потянулась за тетрадями!

Конечно, их было меньше, чем должно быть. И уж точно на одну меньше, чем ожидалось.

– Мышь. Подойди-ка.

Он полез в рот, но она с ненавистью прикусила кончик, так сильно, что буквально почувствовала рвущееся под зубами мясо. От боли закружилась голова. Наверное, лучше упасть. Лучше умереть сейчас, чем расплакаться у всех на виду. Пожалуйста. Лучше умереть.

«Спину ровно. Живот втяни. И делай вид, будто тебя не осуждает весь класс, будто они не ненавидят тебя за то, что ты отнимаешь их время».

– Где твоя тетрадь?

– Ее нет.

– Почему?

– Я не… – говорить сквозь стиснутые зубы сложно, но, если она их разомкнет, хвост пролезет в глотку она тут все облюет, – я не сделала домашнее задание.

Она не будет смотреть в глаза Классуки. Она не обернется на класс. Она будет вгрызаться в хвост, потому что это он во всем виноват. Да.

«Ничтожество. Дрянь».

– Ясно. Понимаю. Времени совсем нет, да? К Мучильне готовишься? Центр – это уже не шутки. Понимаю, да…

Она постучала маркером по столу, покивала важно.

– У нас в Клетке таких как ты раз-два и обчелся. Готовься, Мышка. Не подведи. Я тебя уже зарегистрировала, в конце февраля поедешь в Центр.

Как же неловко будет сейчас потерять сознание.

– От родителей – записка. И обязательно приходи на дополнительные, мы сегодня будем разбирать задание из Мучильни.

– Зачем? – едва слышно спросила Мышь, – его же не будет в Экзамене.

Классука взглянула на стопку листов, идеально ровно сложенных Ботанкой.

– Оптимистка.

Конечно, каждый в классе слышал их разговор, и каждый презирал ее теперь. Никому больше не дадут такой поблажки, даже Мажору