Мне было неловко и, почему-то, стыдно и я вместе с мальчиками нашего класса убежал за угол больницы, но потом мы вернулись и девочки вручили мне подарок от класса – книгу «Русские Былины», которую мне читала баба Марфа, но только совсем новенькую.

Вот так понемногу и нáчало всё как-то повторяться в жизни…

Летом нас опять повезли в пионерский лагерь к привычным столовой, бараку, линейкам, «мёртвому часу», родительским дням.

Правда, кое-что поменялось – как полноправного пионера, меня зачислили в третий отряд и нас, вместе с первым и вторым, возили из лагеря купаться в озере; просто надо подождать одну неделю и чтобы в этот день не зарядил дождь с утра.

Этот день наступил, погода тоже не подкачала и нас повезли на озеро Соминское в машинах с брезентовым верхом.

Дорога шла всё лесом, по просеке, и мы перепели все какие знали пионерские песни и мою любимую «ах, картошка объеденье…», и не слишком любимую, но тоже пионерскую «мы шли под грохот канонады…» и вообще все, а дорога никак не кончалась, и меня укачивало на её кочках.

Потом те, кто сидел у квадратного окошечка прорезанного в передней брезентовой стенке закричали, что впереди над просекой что-то заяснело и мы выехали на заросшую травой поляну на берегу тихого озера.

В воду мы заходили по-отрядно, а потом нам кричали выйти на берег, чтоб запустить следующий отряд.

Вода была тёмной, а дно мягковато липким.

Сперва я просто подпрыгивал, стоя по грудь в воде, а потом научился плавать, потому что мне дали надувной резиновый круг и показали как надо грести руками и бить ногами.

Вскоре нас перестали выгонять из воды, я выпустил воздух из спасательного круга, но всё равно сумел проплыть метра два.

Когда в конце дня всем крикнули выходить на берег, потому что уезжаем, я ещё пробултыхался напоследок – убедиться, что умение остаётся при мне и с чувством благодарности выговорил в уме:

– Спасибо тебе, Соминское!

В другой раз нас повезли на озеро Глубоцкое.

Старшеотрядники говорили, что там лучше – есть пляж и дно песчаное.

Ехать туда пришлось ещё дольше, но зато автобусом по ровной дороге и меня не укачивало.

Озеро оказалось просто огромным; говорят, оно соединяется с другими озёрами, по которым ходит катер и где есть Муравьиный остров.

Тот остров так назвали за большие муравьиные кучи – в рост человека, и там когда-то был монастырь и если кто-то из монахов провинится, то его связывали и бросали на какой-нибудь из муравейников; муравьи думали, что это нападение на их город и за сутки от наказанного оставался лишь начисто обглоданный скелет.

Но с места купания никаких катеров и островов видно не было.

А дно и впрямь оказалось песчаным, только по нему надо было долго брести, пока кончится мелководье.

Выбредая обратно, я глубоко порезал ногу на ступне возле пальца.

Кровь шла очень сильно и на берегу мне забинтовали рану; бинт пропитался кровью, но уже не позволял ей вытекать и дальше.

Всех предупредили быть осторожнее, а потом кто-то из взрослых нашёл половину разбитой бутылки в песчаном дне и забросил её подальше к середине озера, однако, меня это не утешило.

На обратном пути я даже начал всхлипывать, что на весь автобусе только у одного меня нога перебинтована и болит, но кто-то из воспитателей резко оборвал меня: «ты парень, или тряпка?» тогда я прекратил скулёж и в дальнейшей жизни стыдился стонать от боли…

Два раза за смену нас возили в баню в соседней деревне.

Первый раз я пропустил – вернулся в палату отряда взять забытое мыло, а когда прибежал к столовой, автобусы и машины уже уехали.

В лагере стало тихо и пусто: только поварихи в столовой да я – делай что хочешь, ходи куда хочешь: можно даже в палатки первоотрядников с четырьмя железными койками на некрашеных досках пола, где по брезентовым стенам играют резные тени листвы ближайших деревьев.