И снова пришло лето, но в волейбол уже никто не играл, а на месте площадки под Бугорком забетонировали два квадрата для игры в городки и провели соревнование.

Обитые жестью палки бит несколько дней хлёстко жахкали о бетон, вышибая из квадратов цилиндрики деревянных городков, и врезались в песчаный склон Бугорка.

До меня, как обычно, известие дошло с опозданием, но я успел на финал – единоборство мастеров, которые даже с дальней позиции умели выбить наисложнейшую из городошных фигур – «письмо» – всего тремя бросками, а на «пушку», или, там, «аннушку-в-окошке» больше одной биты не тратили.

Турнир закончился, а бетонные квадраты остались, где мы, дети, продолжили игру обломками окольцованных жестью бит и повыщербленными городками, но нам и этого хватало.

Площадка перед Бугорком, даже затерявшись в чаще вымахавших кустов полыни, служила местом наших встреч.

Если, выйдя во двор поиграть, видишь, что нет никого, иди к Бугорку – ребята точно там.

И мы не только играли, но и делились друг с другом знанием мира: вот эта трава без листиков называется «солдатики» и она вполне съедобна, как и щавель, но только простой, а не «конский» щавель.

Белую сердцевину из длиннолистых зелёных растений на болоте тоже можно есть, просто надо очистить – на, попробуй!

Мы знали каким именно камешком нужно ударить в какой, чтоб сыпанула струйка бледных искр – бить нужно кремнем в другой, мутнобелый, который после удара пахнет неприятно-зовущим запахом прижжённой куриной кожи.

В общении и играх мы познавали мир и самих себя.

– Поиграем в прятки?

– Вдвоём не игра.

– Щас двое ещё подойдут с болота.

– А зачем пошли?

– Дрочиться.

Я не знаю что такое «дрочиться», но из невразумительного всхрюка, с которым мальчики обычно произносят это слово, мне понятно, что оно, не знаю что, чем-то нехорошо и неправильно.

Всю свою сознательную жизнь я был поборником правильности, любое отклонение от неё, всё, что не так как надо, мне против шерсти.

Если, скажем, великовозрастный поросёнок с наглым визгом сосёт вымя коровы, то меня так и подмывает их разогнать.

А корова тоже хороша – стоит себе, такая вся безропотно покладистая, будто не знает, что молоко предназначено только телятам и для людей!

Вот почему, когда со стороны болота явились упомянутые двое с неясными улыбками и травяными веничками в руках, неизвестного мне назначения, я, подбоченясь, делаю выговор в виде вопроса:

– Ну, что – подрочились?

И тут я узнаю, что борцам за правильность иногда лучше помалкивать.

Обидно, всё-таки, что я такой слабак и что так запросто можно меня свалить в нежданной драке…

В футбол ребята играли на травянистом поле между Бугорком, мусоркой и кюветом дороги вокруг кварталов.

Сперва определялись капитаны команд – по росту, возрасту и голосистости.

Потом мальчики, попарно, отходили от своих будущих вождей и неслышно сговаривались:

– Ты будешь «молот», а я – «тигр».

Затем пары возвращались к двум капитанам и спрашивали того, чья очередь была выбирать:

– Молот или тигр?

После раздела людских ресурсов начиналась игра.

Мне очень хотелось выбиться в капитаны, и чтоб все мальчики стремились попасть именно в мою команду, но это оставалось лишь мечтами.

Я старательно бегал по траве – от одних ворот до других; отчаянно рвался к победе, но мне не удавалось даже прикоснуться к мячу – едва примеряюсь пнуть по нему, как набегали, если не свои так противники, и тут же уносились с недосягаемым мячом, а я опять бегал туда-сюда по полю с воплями: «пас! мне!», но меня никто не слушал и все тоже вопили и бегали, и игра катилась без моего, фактически, участия…