Шнурки его начищенных ботинков развязались и хлёскали по дорожке на каждый шаг, но он не сбился и в общем ликовании никто их и не заметил даже.

( … через много лет, в несчётный раз просматривая кадры знакомой кинохроники, я вдруг заметил их разгильдяйство, а до этого, как должно быть и всякий другой зритель, видел только лишь лицо Гагарина и то, как классно он идёт.

Заметил ли он сам?

Не знаю.

Но дошёл он отлично и, держа руку под козырёк фуражки, отрапортовал, что задание партии и правительства выполнено…)

Стоя под настенным радио на Объекте, я слабо представлял как это можно облететь земной шар верхом на ракете, но если это сказал папа, значит так оно и есть…

Месяц спустя состоялась денежная реформа и вместо широких и длинных бумажек деньги стали маленькими, однако, копейки не поменялись.

Взрослые часто и громко обсуждали эту реформу на кухне.

В ходе одной из этих дискуссий, в попытке приобщиться к их взрослому миру, я встал посреди кухни и объявил, что новые рублёвки совсем какие-то жёлтые и Ленин на них и на Ленина-то вовсе не похож, а прям тебе чёрт какой-то.

Папа, окинув кратким взглядом присутствующих на кухне соседей, сказал мне не лезть в разговоры старших и отправляться в детскую.

Я молча унёс обиду: выходит, бабушке можно, а мне нет?..

Порой я слышал, как мама похваляется мной перед соседками:

– Он иногда такие вопросы задаёт, что даже меня в тупик ставит!

При этих её словах у меня от гордости начинало пощипывать в носу, как от выпитого лимонада или ситро.

( … не тут ли корни моей мегаломании?

Но случай на кухне послужил для меня уроком: не плагиатничай у бабки, а умничай своим, если найдётся чем, конечно.

И, кстати, о носе.

В других квартирах, ну, у соседей, например, или в отдельных домах, как у дяденьки Зацепина, всегда присутствовал какой-то запах; не обязательно неприятный, но чувствовался.

И у всех какой-то разный, только у нас дома совсем никак не пахло…)

В то лето взрослые увлеклись волейболом; после работы и домашних дел, мама одевала спортивный костюм и тоже выходила на игру; до волейбольной площадки совсем рукой подать – она была через дорогу, рядом с Бугорком, похожим на холм из Русских былин.

Игра велась «на вылет» и команды сменяли одна другую до густой темени вокруг одинокой лампы на деревянном столбе, что освещала площадку.

Игроки азартно кричали друг на друга, но с судьёй не смели спорить, потому что он сидел высоко на стуле с лесенкой и у него был свисток.

Болельщики тоже сменялись – приходили и уходили, громко кричали, составляли свои команды на смену проигравшим, били на себе комаров, что с неумолчным писком слетались тучами из темноты, либо отмахивались от них широколистыми ветками.

И я там был, и тоже комаров кормил, но не это помнится, а вспоминается такое редкое ощущение общности, сопричастности: всё это мы, и все мы свои – люди; жаль, что кому-то уже пора уходить, зато вот ещё подходят – наши, мы…

( … давно всё это было, задолго до того, как телевизор и Wi-Fi рассовали нас по одиночным камерам…)

Ближе к осени мама начала обучать меня чтению Азбуки.

В ней было больше картинок, чем слов и буквы низались на чёрточки, чтоб легче складывать в слова, но те никак не хотели складываться.

Порою, чтоб сократить азбучные муки, я пытался встать на путь обмана и, взглянув на картинку, выговаривал:

– Лы-у-ны-а… Луна!

Но мама отвечала:

– Не ври, это «ме-сяц».

Пришлось, пыхтя, складывать слоги в слова и через несколько недель я уже мог нараспев читать тексты в конце книги, где комбайн жнёт колосья в колхозном поле…

Заявление Юрия Гагарина на встрече с журналистами о том, что пока он летал, то никакого Бога в небесах не видел, на бабушку никак не повлияло.