Непонятный морщинистый мужик с бородой…

Разве о таком папе мечталось тебе в безотцовском детстве?

Потому-то наше прощальное объятие на вокзале ты стерпела (женщине под тридцать это без проблем), но и – только.

Лёд трещины не дал, сады не расцвели и не наполнились весёлыми трелями дроздов, синиц и прочих птичиц под ликующие фанфары хэппи-энда…

Ну, а мне и тут, как всегда, повезло – ведь тебя в моей жизни было куда больше, чем меня в твоей.

Начиная с момента, когда ты пнула меня в нос пяткой, проворачиваясь в животе своей матери.

И я ощутимо помню, как нёс тебя из роддома в плотном стерильном коконе.

А в ясельном хороводе вокруг новогодней ёлки ты была самой красивой, в гладкой стрижке пепельных волос, в чёрном жилетике, красных колготках и в маленьких чёрных валеночках.

И хорошо помню, как приезжая на выходные, я водил тебя в безлюдный детсад – кататься на железных качелях, и они вскрикивали ржавым, терзающим душу стоном над опавшими листьями игровой площадки.

Потому что я был уик-эндный папа.

Пахал на стройках в соседней области, чтобы заработать нам квартиру в СМП-615 и зажить своим домком, своим ладком.

А в один из приездов, лёжа в узкой, как коридор, спальне, которую тёща и тесть выделили нашей молодой семье в своей 3-х комнатной квартире, выслушал я на супружеском ложе рассказ моей любимой молодой жены, как на неделе кто-то из знакомых позвал её кататься на его «волге» и увёз далеко за город, аж в Заячьи Сосны, и там, под негромкую музычку радио в приборной доске, откупорил бутылку шампанского, а она отпила и грустно сказала: «Отвези меня обратно, пожалуйста.»

И он безропотно завёл мотор…

Жена закончила шептать о своей супружеской верности, а я лежал навзничь, погребённый рухнувшими стенами спальни, в дальнем углу которой неслышно спала ты в своей решётчатой кроватке, и сердце моё стиснулось и обернулось камнем, чтобы не лопнуть под этой тяжестью; кромешная тьма-спасительница скрыла холодную слезинку, что выкатилась вдруг из уголка глаза, и тихо сползла по виску, чтоб затеряться среди корней волос.

Последняя слеза в моей жизни…

Позднее, намеченным ею путём пролегли морщины, но слёз уже не было никогда, ни в одном глазу, ни в каком направлении. Кроме тех, что выжимаются ветрами, но такие не в счёт.

( … об чём кручинишься, болезный?

Надежды рухнули, накрыв лавиною обломков? Расплющили  на наковальне своего же окаменелого сердца?

Простые истины неоспоримы, неизбежны.

Никакие трудовые подвиги и «пахота» на стройке, сопряжённая с частичными обмороженьями кожного покрова, не снимут неотменимой неизбежности следующего раза, не предотвратят момент, когда вместо «не надо!» она начнёт приноровляться к особенностям интерьера в салоне ГАЗ 24.

Верно подмечено: минувшей радости не воскресишь воспоминаньем, а горе вспомнится и – боль уж тут как тут.

Бежняжка, как тебя колбасит даже и здесь, на берегу Варанды, за тысячи километров от тесной спальни, за миллионы запечатлённых мигов, передающих друг другу эстафетную палочку – «я»…

Но чтоб ты знал, достолюбезный «я», лечиться надо тем же, от чего и занемог.

Простая истина тебя пришибла?

Дак вышиби её не менее простым клином!

Мысли шире. Переходи от «я» к «мы».

Мы ж ведь кто такие?

Припудренное, подбритое и всячески приукрашенное, согласно требованиям текущей моды, стадо приматов.

А в стаде, как ни крутись, приходится жить по его правилам, неоспоримо непреложным, как закон гравитации.

Незнание закона не освобождает от неизбежности его применения.

Вот и утешься этой простой истиной, утрись и жди – авось рассосётся тягостное мозженье в яйцах.