Тёплыми вечерами на Миру начинался «блядоход» – неторопливые, плотные волны прохожих вышагивали вдоль аллей, не покидая площади, а только всё кружили и кружили, оценивая лица и одежды точно такого же встречного потока или тех счастливчиков, кому досталось место на скамейках.

Асфальт аллей устилал мягкий ковёр шелухи, плотневший вкруг скамеек, поскольку и циркулирующие, и усевшиеся непрестанно грызли чёрные семечки, сплёвывая несъедобную их часть себе под ноги.

Иногда и я проходил в том потоке, направляясь к остановке трамвая за углом после закончившегося киносеанса в «Мире», но редко, потому что от одной серии «Фантомаса» до другой приходилось ждать как минимум полгода.

Днём же скамейки в основном пустовали, но один раз с ближней к засохшему фонтану меня и Кубу окликнули пара взрослых парней с требованием мелочи.

Куба поспешил их заверить, что при нас нет ни копейки, а я предложил:

– Сколько выпадет – тебе!

При этих словах я выдернул левый карман своих брюк, да ещё и прихлопнул по его висящему наизнанку мешочку.

Правый беспокоить я не стал, утаивая копеек десять на трамвай.

Парень поозирался по сторонам и, не подымаясь, пригрозил прибить меня.

Мы двинулись дальше и Куба стал читал мне проповедь за наглость, с которой я нарываюсь схлопотать по морде.

Наверно, он был прав, а мне такой исход даже и в голову не пришёл в порыве сделать красивый жест – выдерг пустого кармана.

Что выручило? Скорее всего, вымогатель решил, что за мной есть кто-то из авторитетных хлопцев, иначе с чего бы я так безоглядно борзел?.

– Явился, не запылился, Сергей Огольцов из Конотопа,– сказала Раиса Григорьевна, когда мы с Чепой входили в комнату Детского сектора.

Увидев, что я не понял юмора, она протянула журнал «Пионер», раскрытый на странице с рассказиком, под которым чётким чёрным шрифтом стояло: «Сергей Огольцов, г. Конотоп».

Я уже и думать забыл, как прошлой осенью отправил на конкурс в журнале две тетрадные странички про беседу с гномиком, который примерещился задремавшему мне.

И вдруг вот – оба-на!

О, как сладко пахла краска свежеотпечатанного номера!

У меня как-то ослабли ноги и я ощутил мягкий удар в затылок, но почему-то изнутри.

Опустившись на сиденье одного из обшарпаных кинозальных кресел, стоявших вдоль ребристой трубы отопления под окном, я прочёл публикацию, в которой почти что ничего и не осталось от посланных мною страничек, а гномик рассказывал про какого-то кинорежиссёра Птушко.

Впрочем, ни в Детском секторе, ни дома я ни с кем не поделился, что большая часть рассказа совсем не моё – в конце концов, не каждый день тебя печатают в толстом ежемесячном журнале…

К началу лета мама растолстела и отец завёл с нами – своими детьми – разговор: не хотим ли мы, чтоб у нас появился ещё один братик? Назовём его, например, Алёшкой, а?

Наташа сморщила фыркнувший нос, Санька промолчал, а я, пожав плечами, спросил:

– Зачем?

Прибавление семейства казалось мне не то, чтобы стыдным, но каким-то неловким при такой большой разнице возраста родителей и предложенного младенца.

Больше отец не заводил подобных разговоров, а пару недель спустя я случайно услышал, как мама говорила тёте Люде:

– Я приняла таблетки, а тут ещё в ларёк бочки с пивом завезли, их тоже покатала и – всё.

Так в нашем поколении конотопских Огольцовых сохранился количественный состав, а мама навсегда осталась толстой…

Её ларёк стоял в центральной аллее городского парка напротив площади Мира.

Он был похож на застеклённую беседку с жестяной крышей и железной дверью сзади, что запиралась висячим замком, а торговля шла через окошко обращённое в аллею, под которым вытарчивал квадратный прилавок.