К началу шестидесятых ещё несколько второстепенных предателей, которым Фадеев поленился менять фамилии, отбыли по десять-пятнадцать лет в лагерях и тоже были реабилитированы.

Сам же писатель на тот момент уже успел застрелиться в мае 1956 года, вскоре после своего участия во встрече Никиты Сергеевича Хрущёва, тогдашнего главы СССР, с уцелевшими молодогвардейцами.

На той встрече Фадеев при всех кричал на Хрущёва, изругал его самыми ужасными для той эпохи словами, а через два дня покончил с собой.

Или его покончили с собой, хотя, разумеется, такое выражение – «его покончили с собой» – недопустимо, исходя из норм русского языка.

Отсюда – мораль: никакая, даже самая отлаженная структура не застрахует от провала, если пирамида твоя не из камня…)

В конце сентября председатель совета дружины нашей, тринадцатой школы заболела и старший пионервожатый направил меня на Отчётное Собрание председателей советов пионерских дружин города.

Собрание проходило в конотопском Доме пионеров – в тихом сквере над улицей Ленина, позади памятника павшим героям.

По регламенту, такому собранию полагается председатель и секретарь: председатель объявляет чья очередь отчитываться, а секретарь протоколирует сколько макулатуры и металлолома было собрано отчитывающейся дружиной за отчётный период, какие в ней проведены культурные мероприятия и в каких общегородских соревнованиях какие места заняли её пионеры.

Старший пионервожатый тринадцатой школы снабдил меня листком с отчётом для зачтения, но в Доме пионеров мне неожиданно дали дополнительную нагрузку, назначив председателем Отчётного Собрания.

Дело это нехитрое, пояснила представитель городского комитета комсомола, которая меня загружала, всего и делов-то – объявить «слово для отчёта предоставляется председателю совета дружины школы номер такой-то» и такой-то председатель подымется из зала к трибуне на сцене со своим отчётом; прочтёт его и отдаст бумажку с текстом отчёта секретарю собрания – не писать же в самом деле все эти цифры, если они и так уже написаны.

Поначалу всё шло хорошо, я и секретарь – девочка в такой же парадной пионерской форме как и все присутствующие – белая рубашка и алый галстук, сидели позади небольшого стола с кумачовой скатертью на маленькой сцене узкого зала, в котором председатели дружин городских школ ждали своей очереди отчитаться, а в последнем ряду сидела представительница горкома комсомола ответственная за работу с пионерами.

Председатели выходили и зачитывали свои листки, которые клали затем на скатерть перед секретарём и спускались обратно в зал.

Но после четвёртого «слово предоставляется…!» на меня вдруг что-то нашло, вернее – нахлынуло.

Мой рот начал переполняться слюной, я едва успевал её проглатывать, а слюнные железы тут же выдавали новую порцию.

Было ужасно стыдно перед сидящей рядом секретарём; чуть полегчало, когда она пошла отчитываться за десятую школу, но потом мýка продолжилась – да что же это со мной такое?!

Вот и моя очередь… Возвращаясь от трибуны, я сглотнул раза три, но это ничуть не помогло.

Отсидеть четырнадцатую и всё… О, нет! Ещё и ответственная с заключительным словом!

( … в те недостижимо далёкие времена я ещё не знал, что все мои невзгоды и радости, взлёты, или падения, все озарения и огорчения, исходят от той недосягаемой сволочи в непостижимо далёком будущем, которая, растянувшись сейчас в своей палатке, слагает это письмо тебе под шорохи ночного леса и неумолчное журчание бегущей мимо речки Варандá…)

В октябре семиклассников начали готовить к вступлению в ряды ВЛКСМ – Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи, он же комсомол.