Тем временем, в голову начинают лезть всякие неприличные куплеты:

Там кто-то задом пятится,

Блестят его глаза. (А.Северный, «Садко»)

Гребень, второй… перемещения туда-сюда.

Резиновые сапоги быстро превращаются в какие-то непотребные «говнотопы», весом по 2 кг каждый, и уже нет сил в них ходить. Мешки… загрузка, погрузка… а тут ещё и дождь пошёл: полный аут, хоть волком вой. Автобус, как избавление от мук, затем родной дом, падение уставшего тела в положение ниц. Помывка сапогов достаётся маме. Лёшина мама – героическая женщина. В душе возникают положительные эмоции в виде сыновьей благодарности.

– Спасибо, мама. Я тебя очень люблю.

Мама кивает головой. Её взгляд не сопровождается словами, но и так понятно, что она взаимно любит сына. Так и должно быть. Ребёнок – это частичка матери, продолжение её самой, её радость и надежда.

Спустя несколько дней, проведённых на полевых работах, Лёша обнаружил парочку положительных моментов в этой, не очень приятной картофельной эпопее.

Во-первых, уборка урожая отодвинула начало учебного процесса. Уроки в школе – это ещё куда ни шло. Но домашние задания… – они вызывают лютую ненависть.

Во-вторых, имеется материальный бонус в натуральном виде.

Перед началом уборки урожая сотрудники совхоза «Верхнемуллинский» предупредили школьников, что эта картошка выращена из голландских сортов, предназначенных к посадке в следующем сезоне: так называемый «семенной фонд». Вдобавок к этому сообщили о возможных репрессивных мерах.

– Горе тому, кто присвоит хоть один клубень этого расчудесного сорта картофеля.

Данная фраза запала Лёше в душу, наполняя энергией его деятельную натуру. В один из дней он нагрузил полную сетку «голландских картошек» и занёс её в автобус.

«Если будет шмон, то никто не докажет, что это моя сетка, – справедливо рассудил юный расхититель государственного имущества.

На него косо поглядывали одноклассники и прочие школьники. Однако в их кристальную честность верилось с трудом.

«Завидуют и ждут, по-видимому, чем это кончится, – думал Лёша. – Однако в жареном виде эта картошечка никого не оставит равнодушным. Да и в варёном тоже».

Действительно: идеально-обтекаемые клубни, розовые, стандартного размера не разваривались даже после долгой варки, как это бывало с картошкой из магазина, а оставались плотненькими и вкусненькими кусочками «иностранного» происхождения.

Следует отметить, что Лёша оказался прав и в отношении человеческой морали. В самый последний день уборочных работ он с лёгкой усмешкой наблюдал за массовой погрузкой в автобус не только вёдер с элитной картошкой, но и пары мешков. Воровство «голландии» приняло массовый характер.

Ответственные за поведение школьников преподаватели старательно отводили глаза в сторону, «не замечая» проделок молодёжи, вероятно, и сами спрятав в рюкзаках незаконную долю совхозного урожая.

«Ну… мешки – это уже чересчур! – думалось Лёше. – Видимо жадность у некоторых товарищей взяла верх над доводами разума. Это опасно. Куча идиотов».

Он бросил в пустое ведро пару грязных перчаток, налегке запрыгивая в салон. Лёша не был жаден от природы, зато чувство опасности своевременно оповещало о возможных неприятностях.

«Ещё не хватало в последний день взойти на Голгофу, сгибаясь, вместо Креста, под тяжестью мешка картошки. Ситуация проста и незатейлива: совхозу мы больше не нужны, поэтому они могут врезать от всей души, как говорится, «дать ворам по рукам». Информацию ведь сложно утаить: наверняка местные уже всё про нас знают», – размышлял он.

Но всё закончилось благополучно.

Автобусы со школьниками не стали досматривать на совхозном посту взвешивания, и «несунам» удалось сорвать куш.