– Такое не каждый раз услышишь, – улыбнулся он в тридцать восемь зубов.

– Пусть это уложится в вашей голове, чтобы я не повторялся.

– Давай перейдём на “ты”.

– Давайте.

Иосиф сделал сердитый прищур:

– В кого ты такой жестокий?

Джек не продолжал разговор – это было бы бесконечно – ответы порождали ещё два вопроса.

Не вечно можно перетягивать старую кожу барабана. Однажды она может порваться. Так и со временем – тянуть было некуда, и Джек перешёл к делу.

– Наш перерыв между испытаниями затянулся. Если, конечно, мне зачтён предыдущий урок.

Иосиф стильно улыбнулся.

– Выбираю самое суровое задание, – продолжил Джек. – Пусть пуля пролетает сразу насквозь, без всякой возни. Завяжите на мне цепи так туго, как только может изобрести ваша фантазия. Лишь бы уже пройти это испытание.

Иосиф провёл ногтями по наждаку своей щетины в раздумьях: временно ли Джек стал таким решительным или это твёрдо в нём закрепилось? Море хлынуло на лицо старика – это от неаккуратного движения пиво брызнуло ему на висок, над которым заживал шов от раны.

– Об этом не думай. Это моя забота, – Иосиф перешёл к делу. – Ну что ж, тогда начнём сейчас. То есть, продолжим.

Он ушёл в соседнюю комнату, в темноту. Джек туда почти не заходил. Там в углу лежали деревянные колодки. В них три отверстия: два небольших – для рук, и одно пошире – для шеи. Колодки были старые, занозистые и сырые. От этого они становились ещё тяжелее, точно каменные. Состояли они из двух длинных половин, соединённых, как крокодилья пасть. Смирительные доски с отверстиями-воротником и манжетами.

– И куда теперь? – поинтересовался Джек.

– Пока никуда, абсолютно.

– «Никуда» невозможно в абсолюте – Джек применил старый приём Иосифа.

Тот лишь поднял кандалы и сказал:

– Я уговаривать не буду. Если наденешь это на себя, тогда через две недели будешь богат. Я тебе этого не докажу сейчас, просто верь мне на слово. Хотя, можешь верить, а можешь – нет.

Иосиф понимал, что после пройденной половины Джеку было бы досадно отказаться от оставшихся двух недель обучения.

Как невеста у алтаря трепетно наблюдает за скользящим по её пальцу кольцом, когда его надевает жених, так и Джек с холодными мурашками на коже и эпохальным волнением гордо позволил заключить себя в колодки. Баланс грехов и наказаний должен быть уравновешен. Но лишь наказание порождает безумие, а безумие, в свою очередь, только взращивает легионы грехов. Что-то подобное Джек вспомнил из прочитанных им книг.

Старик выводил Джека из подвала по тому же маршруту, как и в тот день, когда они спускались сюда. Идти по этим прохладным местам было неприятно, будто бродишь по склепу. Куда ведёт Иосиф – было известно только ему. Но Джек знал, что, в конечном итоге, он движется к бесконечно прекрасному будущему.

Иосиф и Джек поднялись из подземных этажей к нулевому, где потолком для них был театральный пол. Над головой светилась решётка из параллельных щелей. То было деревянное полотно сцены. Иосиф открыл квадратный люк, и в отверстие полился свет. Они поднялись прямо на освещённую сцену. Люк был широким, и Джек смог легко пролезть в своих кандалах, слегка наклоном. Как будто ему каноэ надели на голову. Над сценой в зените горел дежурный свет. И роты красных кресел партера уходили рябью в тенистую даль. В коридоре они поднялись по лестнице на несколько этажей, до самого верха, и на выходе перешагнули через порог. Там они вышли на крышу театра. Было ещё светло, но начинало вечереть. Темнеющая лазурь зарождающегося вечера раздувала на крыше кучку мелких голубиных перьев бело-пепельного окраса; они синели под тающей луной и небом цвета синей карамели. Золото луны и синева неба боролись за право освещать Джека и Иосифа. Перед ними, на самом краю угловатой вершины уже триста лет стоял белый Аполлон. И сколько бы света и цветов он ни отразил, он всегда оставался белым.