Но Йохан в смущении опустил голову. Поняв, что мужчина приглашение не примет, по крайней мере, не в этот раз, женщина отвернулась, опустила губку в горячую воду и продолжила начатое.

**

В темноте сидели у огня трое в военной форме.

– Хоть бы что-нибудь сожрать, говорил один, кишки уже крутит.

– Т-с-с, тихо, отвечал другой, смотри-ка, и вытянул палец, указывая на что-то в темноте. Остальные двое устремили взоры во тьму. Там, шагах в десяти от костра стояла лиса, с любопытством глядела на людей, на огонь.

– Не шевелитесь, братцы, сказал один и медленно потянулся за винтовкой.

– Ты что делаешь? У нас патронов с гулькин нос!

– А что от них толку, если мы тут с голоду передохнем?

Человек медленно вскинул оружие, медленно передернул затвор, прицелился и выстрелил.

**

Хутор спал.

Спали глиняные кувшины у стены.

Спали беленые стены.

Спали птицы на дереве, что подле дома.

Из окна в дом вплывал сонный морской воздух.

Даже старая, потемневшая от времени икона с изображением пресвятой девы – и та спала, прикрыв древние очи.

Только Анна не может уснуть. Стоит ей прикрыть веки, дабы отделить себя от видимого мира и погрузиться в мир невидимый, в мир морока и сновидений, как перед внутренним ее взором возникает Йохан. Но не цельный его образ, как, скажем, на фотографии, а разрозненный, дробный. То привидятся кисти его рук с красивыми длинными пальцами. То – ладные плечи. А то и вовсе – послышится его запах, запах пота и моря, запах мужчины. Будто он притаился в комнате, и сидит себе тихонько, наблюдая за отходящей ко сну женщиной.

Анна сама не замечает, что сердце ее начинает биться громче, а дыхание учащается. Да и ладонь сама по себе начинает гладить груди, словно после долгих лет забвения вспомнила, что у нее есть тело, плоть, плоть одинокой женщины… медленно, словно бы в нерешительности ее ладонь ползет через весь живот к белому горячему паху…