- Мятежник-поэт! Нарядился в маску и кричал на площади, что пора думать о войне, а не о потаскухах! Что королева свихнула на почве своей добродетели и не замечает, что скоро разразится война! Он кричал, что наказание для развратников страшнее, чем для убийц! Вот его стихи… - прошептал стражник, протягивая мне мятый и порванный листок.

Королева, увы, больна!

Королева сошла с ума!

И в Ноаре проще убить,

Чем желать, вожделеть и любить!

Королева в одежде старухи,

Не пропустит и потаскухи!

На пороге война и смерть!

Хватит капризы терпеть!

Пусть сидит в своем трауре вечно,

Только я заявляю беспечно,

Мы для плотских утех рождены,

И не  зрим за собою вины,

Если член мой так просится в лоно,

Если счастлив он там, словно дома.

Лауре чужд разврат, порок,

Пока не дрогнет между ног!

Покуда чей-то толстый член,

Не вытрясет оттуда тлен.

Пусть извивается и стонет,

Пусть семенем ее наполнит,

Пусть умоляет, словно шлюха,

Пускай кричит, как потаскуха…

Изменятся в тот день законы,

Когда из спальни стихнут стоны!

- Уберите эту мерзость! – закричала я, брезгливо бросая листок. Какой ужас! Какая мерзость и гнусь! – Найти и повесить на площади! Живо! На сегодня все! Я успокоюсь только тогда, когда мне доложат о том, что этот подонок болтается в петле! Обыщите все! Достаньте его хоть из-под земли!

- Согласен! Стихи ужасны! – скривился менестрель, поднимая и разрывая листок в клочья. – Они оскверняют самое дорогое, что у меня есть – мою госпожу! Да я вызвал бы его на дуэль! Поэтическую, разумеется! И одержал блистательную победу, потому что ее величество мне бы подсуживала!

- Ваше Величество! – закричал слуга, покуда Энцо подбирал рифму к слову «мерзавец». – Ваше Величество! К вам послы! Его Величество Вильгельм со своей свитой!

Придворные расступились, образовав живой проход. В сопровождении охраны к трону неспешной походкой шел Вильгельм, с усмешкой глядя. Я смотрела на его светлые волосы, серые глаза, вспоминая, как когда-то давным-давно, мы в четвёртом, играли в саду моих родителей. Высокий, красивый со шрамом на щеке, с равнодушно-отрешенным взглядом холодных серых глаз и мужественным профилем. Да, прошло много лет с тех пор, как мы были детьми…

- Мое почтение, дорогая Лаура! – моей руки коснулись его губы, оставляя едва ощутимый поцелуй вежливости. Теплота его ладони почему-то пугала, а я молча вырвала руку и положила ее на подлокотник из красного дерева. – Разделяю твою скорбь и прошу тебя выслушать меня.

Я смотрела на его черный камзол, с золотой вышивкой, вспоминая далекие времена и даже улыбаясь той мысли, что когда-то мы играли в прятки среди цветов. Я вспомнила, как Анри держал меня за руку и шептал: «Сейчас тебя найдут! Прячься!», а я бежала, а потом… потом споткнулась и упала…

- У тебя кровь…. - прошептал Анри, глядя на мою разбитую о садовую дорожку коленку. – Больно? Давай я позову слуг!

- Не надо, - улыбалась я, сквозь слезы… Он казался мне тогда тем самым сказочным принцем, о котором мне читала кормилица.  В солнечных лучах его локоны казались золотыми, а глаза напоминали небо… «Отойди в сторону!», - крикнул тогда Вильгельм, беря меня на руки и неся во дворец. «Вот что должен делать мужчина, если видит, что женщине плохо!», - дерзко ответил он, с вызовом глядя на растерянного Анри. Я чувствовала,  как Вильгельму тяжело, но он мужественно нес меня на руках по дворцовому саду. «А слуги на что?», - удивлялся Анри, идя рядом. К нам подбежал Эдвин. «О! Сейчас опять разноется! Зачем мы только брали ее в игру! Не умеет она играть!» - возмущался он, в сердцах ударяя деревянным мечом по стриженым кустам. «Мне юбка мешает! Я запуталась в юбках!», - всхлипывала я, глядя на Анри, который шел рядом, поглядывая вокруг, а мне в шею сопел Вильгельм, который нес меня из последних сил. «Если тяжело, я могу пойти сама! Или позовем слуг!», - всхлипнула я, зная, что выше Ильми на целых полголовы. «Не тяжело! Женщина никогда не бывает тяжелой для настоящего мужчины!», - натужно отвечал Вильгельм.  И вот он прямо сейчас стоит передо мной. Повзрослевший, высокий и красивый. Наверное, он бы с легкостью поднял на руки кого угодно! Но тогда он был ниже меня на полголовы и постоянно повторял, что «еще вырастет!».