Именно так писал в своём дневнике Эксодий, во взрослом возрасте вспоминая обстановку родной страны. Здесь же в туче пьянчуг он случайно заметил знакомые лица – родные братья распивали дешевый эль и поднимали дым эвдеймона, чуть ли не закрывая им полностью свои головы. Эксодий решил подойти к ним и, возможно, наконец сблизиться с ними. Может быть, если понять их образ жизни, они перестанут держаться от него в стороне? Но как только братья услышали голос Эксодия: "Приветствую", – с их лиц сошла улыбка и смех прекратился за всем столом. Все окружающие их люди умолкли и расступились, дав Эксодию подойти в упор к облаку перегара и эвдеймонового дыма, где тот, оперевшись ладонью о крышку стола, выдал:

– Братья, мы же с вами одной крови, Адио ценил эту связь и пронёс её в дух нашего народа, так почём нам держаться поодаль? Позвольте мне вас угостить пойлом получше, чем эта дешевая, не побоюсь этого слова… – не успел он сказать, как Алмакир перебил его.


– Хуета в стакане? Ты это хотел сказать? Мы тут, по-твоему, мочу распиваем? – орлиным носом и ненавистным взглядом сверлил Эксодия, пока не подключился Гвала, с полной жира физиономией, и, растрясая вторым подбородком, добавил пару ласковых.


– Вы такой знатный господин, Эксодий Айтилла, даёте нам честь быть угощёнными вами, тьфу! – харкнул Гвала на пол, что был и без того убогим. – У вас же сегодня церемония вознесения, будущий король. Не изволите ли вы пойти нахуй отсюда и не портить вкус нашего дешевого эля?


– Да-да! Уходи отсюда, пока не разозлились! – поддакивал Дахий.

На все нападки Эксодий ответил презренной улыбкой и приподнятыми бровями, хоть внутри появилась горечь того, что с братьями не удалось примириться. И уже собирался он пойти за трубкой к стойке, но в один момент Алмакир задел Эксодия за живое, со смехом рассказывая кому-то из толпы эти едкие и мерзкие слова: "И этот ндан2 будет нами править? Я отсюда слышал, как после смерти мамочки он рыдал как сучка. Вы хотите идти под знаменем человека, который по каким-то бабам плачет? Какой ител3 ему доверит армию?!" Эксодий после этих слов остановился и стоял к ним спиной, пытаясь держать себя в руках, пока кулаки сами сжимались, а люди в толпе смеялись над его покойной матерью. Их смех доносился в голове эхом, но едкий пьяный и злобный хохот Алмакира сильнее всего стучал в мозг и требовал ответа. И тут в один момент Эксодий больше не мог терпеть этого шума бешенства в голове, и тот с ужасающим выражением лица, полного жгучей ненависти, ринулся к толпе; люди в страхе расступились, услышав злобный рёв сына короля, что в порыве ярости перевернул стол с убогими пьяницами, которые посягнули не только на древние традиции, но и на родную мать, что была так дорога мальцу. Тарелки с грохотом разбились о гнилые доски; вся знать и обычные пьянчуги, что беззаботно смеялись в кабаке, резко умолкли и, глядя на Эксодия, перешептывались между собой, не веря, что сам сын Короля Гидеона учинил такое.


      Эксодий, задыхаясь от злости, осознавал, что натворил, и всматривался бешеными глазами в лица всех окружающих, что пристально глядели на сына его высочества. Тогда Эксодий понял, что если нападёт на своих братьев, то все его планы и мечты станут пылью, а мать, которая так надеялась на своего старшего сына, никогда не обретет покой. Своей выходкой он чуть не подвёл всех, но, вспомнив слова матери, "будь милостив", он понял, что ещё есть шанс всё исправить – не сопротивляться. Именно это и сделал Эксодий, когда озлобленные и напуганные братья избивали его и рвали дорогой камзол, а шляпу и вовсе присвоил себе какой-то зевака. Эксодий не нарушил древнее правило, заложенное Адио Айтилла: "Не вреди человеку, что связан с тобой кровными узами." Династия Адио с великим трудом воссоединялась во время первой войны кланов, чтобы сплотить народ гуатти. И именно этот метод ведения контакта с народом стал ключевым для создания прочного государства и провозглашения гуатти не только как расы, но и нации со своей культурой, историей и сильным народом. То, что много колец назад сплотило людей и создало, ни много ни мало, страну, заставило получить Эксодию множество шрамов и презрение, тогда как братья его остались невиновными, поставив себя в позицию жертвы.