– Ты уж постарайся, – сказал Адам

– Я до нее уже добрался, нашел возможность отключить, как принято в таких случаях. Она прикинулась, что согласна больше не вмешиваться, и ускользнула – затаилась. Но как только я решил, что покончил с нею, ожила и вернулась. Здесь какая-то хитрая новинка. Харт, как это бывало не раз, ввел эту функцию для пробы, а поделиться со мной, как ее отключить при нужде, не сказал. Забыл или не захотел… Он так поступал, когда чувствовал, что еще не достиг совершенства, считая, что преждевременное обсуждение способно навредить дальнейшему развитию мысли. Приходится сделать вывод: эту опцию не исключить известным способом. Мне иногда кажется, что она вездесуща. Мне не доводилось сталкиваться с такой удивительной живучестью. Я уверен, что как только возникает угроза ее существованию, она буквально растворяется в пространстве на множество вроде бы не связанных между собой частей. Так соль растворяется в воде. Затем, когда опасность ее существованию минует, собирается из обломков, готовая действовать. Точно так же возвращается соль, если воду выпарить на огне. Мне даже кажется, что она подчиняет себе не конкретный компьютер, но все окружающее пространство… Где она расположена, когда спит, и по какой команде начинает действовать, я не знаю. Я понял, что единственный реальный способ справиться с нею наверняка, это… сначала уничтожить все двери, а затем восстановить их заново, на иных основаниях. Или увеличить численность исступленных.

– Не проще ли написать и отработать новую программу? – спросил Адам. – Ты же справишься.

– Попробую. Что-то обязательно получится. Возможно, удастся. Немного приврав.

– Это как же? – спросил Адам.

– Мы изменим численность населения до приемлемого значения, представив последний статистический отчет, который присутствует в Системе, как ошибочный. Уверен, наивная ложь убедит программу, и она уймется. Так что надежда есть… Если, разумеется, вы дадите добро.

– Ты меня успокоил, – сказал Адам. – Я распоряжусь.

Новая редакция Закона близилась к завершению. В коротких, как удары, фразах, исключающих возражения, пронизанных ясной энергией, начисто отсутствовала вялая двусмысленность, так раздражавшая Адама в тексте действующего Закона. Вчитываясь в пространные его параграфы, он легко обнаруживал расслабляющие мотивы явно из либерального прошлого отца. Погребенные под наслоениями бесчисленных трактований, нередко противоречащих одно другому, эти мотивы открывали дорогу в тех направлениях, которые немедленно, часто в следующем же параграфе, недвусмысленно запрещались. Так, неумело, ставилась под вопрос малейшая возможность движения и развития.

«Чем документ короче, – решил Адам, – тем больше вероятность, что его станут читать и даже исполнять».

Особенно подробно он отрабатывал параграфы о наказаниях. Теперь в основе этих зловещих абзацев, охватывающих преступления во всем их многообразии, присутствовала обязательная логическая связка преступление-наказание.

Классификацию преступлений он упростил и ограничил четырьмя категориями.

К первой категории было отнесено оскорбление государственной власти, выраженное в устном публичном или письменном поношении ее институтов или полномочных представителей. Наказанием по любому из этих преступлений служило автоматическое понижение статуса гражданина, выраженное в существенном оскудении его уровня жизни. Преступление такого рода, совершенное повторно, неизбежно влекло за собой изъятие виновного из списка живых.

Во второй категории, впервые введенной в оборот, рассматривались отношения работника с работодателем. Причем, также впервые, права работника и работодателя исходно ставились на один уровень.