Последнее время Кора занималась мелкими домашними заботами: перебирала вещи, откладывала пригодные для дальнейшего использования, просила Р2 отдать их кому-нибудь из нуждающихся пассажиров, старательно объясняя согласно кивающему роботу, что ей они больше не понадобятся. Иногда оживала, светлела лицом и даже бралась приготовить какую-то еду, которую готовила на Земле. Она любила готовить сама и обязательно повторяла, накрывая на стол, что только пища, согретая теплом человеческих рук, полезна по-настоящему. Готовясь ко сну, она тихо беседовала с Аделью. Он не слышал, о чем они говорили.

Потому почти незамеченным остался первый успех предпринятой блокады: агенты подстерегли одного из нелегалов и, несмотря на отчаянное сопротивление, схватили в момент выхода из люка, сломав несчастному позвоночник. Его заперли в изоляторе, предназначенном для нарушителей дисциплины, временно содержащихся до суда и расправы, а также для тех горемык, кто, не выдержав испытаний полета, пострадал рассудком и теперь пребывал в буйстве, готовясь в последний путь.

Допрос с пристрастием ожидаемых результатов не дал – узник упорно молчал. Жестокие пытки не развязали ему язык. По-прежнему неопределенным оставалось не только местонахождение остальных чужаков, но и их численность. Единственное, что удалось установить неопровержимо – все они были плебеями, незадолго до старта прорвавшимися в шестнадцатый подкидыш. О Еве узник ничего не слышал – детектор лжи подтвердил, что он говорит правду.

Выдержав истязания, полуживой от пыток он, уже приговоренный к смерти, назвал свое странное имя – Серый, объяснив, что делает это единственно для того, чтобы не уйти в лучший мир безымянным, и чтобы соотечественники смогли поминать его в своих молитвах. Серого, скованного по рукам и ногам, задушили и сразу же сожгли.

9

– В приемной господин Клупп, – ожил голос секретаря. – Просить?

– Проси, – разрешил Адам.

Он вошел как всегда стесненно, словно бы опасаясь, что попал не туда и не вовремя. Уселся без разрешения. Опустил голову, спрятал глаза.

Некоторое время Адам молча наблюдал за ним. «Что происходит с этим человеком? – думал он. – Глаза опущены, их прикрывают тяжелые веки. Судорожные гримасы то и дело искажают лицо – одутловатое нездоровое. Внутреннее напряжение душит. Неужели он действительно болен? И оживить никакой надежды…»

– В последние дни, Клупп, меня преследуют неприятности, – заговорил Адам. – Все началось с дурацкой выходки Флинта. Ты был свидетелем, когда на первом же заседании Сената я изгнал этого клоуна с глаз долой. А вечером того же дня решил наказать вертуна, повелев закрыть за собой дверь. И представь себе, ничего не вышло. Позже робот-наблюдатель доложил, что Флинт, как ни упирался, к двери все же приблизился, однако створки не разошлись, роботы не шелохнулись, и даже музыка не вступила. Как это понимать, Клупп? Я наказываю человека, заслужившего наказание, а дверь, только что отремонтированная тобой, не желает исполнять мою волю. Осужденный, как ни в чем не бывало, остается жить.

– Все будет в порядке, – вяло произнес Клупп и поднял лицо – помертвевшее и больное. – Мы добьемся, чтобы дверь… работала. Я обязательно придумаю… – Помолчав, добавил с нескрываемым вызовом: – Сможете пользоваться.

– Вы провели испытания в полном объеме?

– Конечно. Как вы приказывали. Но в ручном режиме. Я выяснил, в чем причина сбоя. Оказалось, профессор Харт зачем-то добавил некую доминантную подпрограмму. Обычно она спит, но оживает и вмешивается в процесс, как только общая численность исступленных снижается ниже определенного уровня. Двери блокируются при первом же обращении к ним и отказываются работать. Я припоминаю, как однажды Харт, незадолго перед гибелью, отлаживая последнюю программу, вдруг без связи с происходящим проговорился с этаким лукавым смешком, что техника не вполне мертва, если ей разрешить… иногда бунтовать против произвола… Он довольно часто рассуждал о необходимости создания программы сбережения убывающего народа, но не говорил, что занимается этой проблемой. Теперь, судя по последствиям, с которыми мы столкнулись сегодня, он все же успел придумать, как предоставить технике самостоятельно принимать решения. Возможно, именно этой опции он поручил реагировать на недопустимый уровень численности. Я конечно разберусь… когда-нибудь. Но пока ничего не могу сделать.