Возле небольшого водопада толчея: все хотят сфотографироваться на его фоне. В толпе девушка из вагончика с силиконовыми губами. Ее сопровождает молодой человек с фотоаппаратом – похоже, здесь можно получить и такую услугу. Она стоит в стороне и снисходительно брезгливо оттопырив и без того надутую губу, ждет свою очередь. Наконец место освободилось, и девушка мгновенно преображается: призывно вопросительный взгляд из-под густо нарисованных бровей, широкая улыбка на губах готовых, кажется, лопнуть. Поворот влево, поворот вправо, голова на плечо, взгляд через плечо… Еще минута, и девушка со скучающим видом идет дальше в поисках места для очередных эффектных фото.
Молодая пара. Парень уныло бредет, глядя под ноги. У девушки злое лицо, слышно, как она раздраженно выговаривает спутнику: « И что здесь такого? За что деньги заплатили? Камни и камни – невидаль! Они здесь везде!»
Две бабушки лет по шестьдесят пять медленно бредут держа за руки девочку. Она в шапочке, дутом пальто, длинных штанишках. Малышке года три-четыре. У женщин в руках объемный баул. Троица поднялась на смотровую площадку и одна из бабушек начала торопливо раздевать девочку, а другая копаться в сумке. На свет было извлечено воздушное розовое платьице в воланах и оборках и белые туфельки. Женщины переодевали ребенка для селфи на обрыве.
На обратном пути я увидела молодящуюся женщину, сильно замерзшую в шифоновой кофточке, и почему-то одну. Напротив меня сидела пара среднего возраста. Женщина все старалась сфотографировать себя на фоне мелькавших мимо скал и приговаривала, обращаясь к мужчине:
«Ты уже отправил фотки? И я сейчас… Он будет в шоке! Так классно получилась! Он точно будет в шоке!»
У ущелья удивительная история. Оно и сегодня может рассказать о себе много интересного и необычного – надо только захотеть увидеть и услышать, подумать и понять. Но люди в большинстве своем спешат мимо застывшей вечности, мрачно наблюдающей за ними черными провалами вымытых водой глазниц. Обоюдное пренебрежение. Зато какие фотки будут в одноклассниках!
День рождения
Осеннее послеобеденное солнце спешило поскорее закончить работу и уйти на покой, и его прощальные густые золотистые лучи придавали и без того красочному саду дополнительную яркость, насыщенность краскам. Марина сидела на скамейке напротив раскидистого куста калины, уютно укутавшись в старый отцовский овчинный тулуп, и заворожено смотрела на сказочное разноцветье окружавшее ее. Она смотрела вокруг, словно очнувшись от тяжелого забытья, одурманившего ее, затянувшего в трясину не проходящих тоски и боли. Но сегодня она впервые за последние два года спокойно спала и проснулась, когда в окошке уже забрезжил рассвет. И на душе были покой и тихая грусть. Она бережно проносила их в себе весь день и сейчас, сидя в саду, ловила едва слышимый шорох падающих листьев, искала глазами тренькающую в ветках сирени синицу и прислушивалась к себе: как там, внутри, спокойно?
* * *
Марина с семьей жила в маленькой деревеньке вдали не только от шума городского, но и районного. Стояли здесь вдоль проселочной дороги с десяток жилых домов, в которых еще теплилась жизнь. Зато с одной стороны дороги раскинулись необъятные просторы полей, а за огородами шумел березовый лес. Жили как все: Федор работал в совхозе трактористом, она – дояркой на ферме. Дом, усадьба под картошку, овощник, в сарае куры, коровка, к праздникам резали поросенка. Растили двух сыновей. Было бы трое, да Олеженька умер, не дожив до года. Марина все вспоминает, как растерянно металась по дому с задыхающимся малышом, а врач все не ехал. Оказалось, он с водителем в это время отчаянно толкал машину, пытаясь вытащить ее из огромной выбоины затопленной талой водой. Маринины родители жили по соседству, и они каждый день ходили друг к другу вместе поработать на огороде или просто посидеть на кухне, посудачить. Обычная жизнь. Тихая, мирная, неспешная. Вот уже и сыновья из армии вернулись, свадьбы отгуляли, уехали в город. Что ж, понятное дело, там цивилизация, не пропадать же здесь. Далеко до них, редко стали видеться, ну, да главное, чтобы им было хорошо. Вот и сами на пенсию вышли. Слава Богу, успели до ликвидации совхоза. Вот только Федор сильно переживал о происходящем в стране. Да и не мудрено – все трещало по швам, рушилось. Со страхом просыпались каждое утро: вдруг, какой переворот или еще хуже – война? Но Бог миловал, пережили, снова стали к свету карабкаться. Вот только сердечко у Федора сильно барахлить стало, а пять лет назад остановилось. Устало. Марина утром пошла курочкам зерна посыпать – корову с поросенком давно уже не держали – вернулась, а он сидит, навалившись на кухонный стол, губы посинели, перед ним пузырек с таблетками рассыпанными. Не помогли.