Жизнь недолга.
И сердце радо
Га-га.
Но душа трепещет,
Что грех через край,
В ней шумит и плещет
Ай-ай.
7 марта 1924
Москва
«Седой старик и юноша навеки…»
Юрию Завадскому
Седой старик и юноша навеки[113],
И мотылек, и тайный мистагог.
Полярный круг и огневые реки,
Крылатый, пересечь ты мог.
Но близок вход в подземную пещеру.
Таков уж путь. Его не избежать.
Но где любовь, где жертвенная вера?
Без них во тьме дороги не сыскать.
Дрожит крыло, привыкшее к полету.
Его не нужно. Молот и кирка.
Урочная подземная работа
Мистериарха ждет и мотылька.
7 апреля 1924
Москва
«Не подарю тебе стиха…»
Лису
И что сейчас я говорю —
Совсем, совсем не стих,
Стиха тебе не подарю,
Как было в днях былых.
Но постою, но помолчу
С тобой, в твоей стране.
Душа с душой, плечо к плечу.
И легче станет мне.
17 мая 1924
Долгие Пруды
«Из-под шляпы странно высокой…»
С.А. Сидорову
Из-под шляпы странно высокой[115]
Прозрачных очей аметист
Глядит на мир издалека,
Лучист, и суров, и чист.
Непокорный локон черный
Иконно тонкой рукой
Отводя, с тропинки горной
Он смотрит ввысь с тоской.
И видит за гранью мира
Чертога Отчего свет.
И грустит, что для горнего пира
У земли одеяния нет.
31 июля 1924
Киев
БЕСПЛОДНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
Лик пустынный Иоанна,
Крест в его руке худой
И громовый к покаянью
Зов в пустыне огневой
В свете розовой лампады
Претворился у меня
В знак покоя, и отрады,
И уютного огня.
Для того ль пророк в пустыне
Зной и жажду выносил,
Чтоб его иконой ныне
Чей-то дом украшен был?
23 ноября 1924
Сергиев Посад
«Цикламена бабочки застыли на столе…»
А.К. Тарасовой
Цикламена бабочки застыли на столе[116].
Под алым одеялом Алла
Спит в темно-синей утра мгле.
И снятся ей Венеции каналы,
И мавр возлюбленный с нахмуренным челом,
И роковой платок, и песня Дездемоны.
Но в коридоре крик: «Беги за кипятком!» —
И ярый топот ног ее из грезы сонной
В советскую действительность влекут.
И уж обводит ясными очами
Она свой тесный каземат-приют:
Вот чемоданы, ставшие столами,
Вот пол измызганный, вот чайник с кипятком,
Тюфяк, под ним два бревнушка хромые.
. . . . . . . .
Венеция и мавр – всё оказалось сном.
Я – Алла Кузьмина. Я дома. Я в России.
12 декабря 1924
Москва
ПАМЯТИ РИВЬЕРСКИХ ДНЕЙ[117]
А.В. Луначарскому
В золоте мимозы нежной
Солнце голубой страны.
Вздох ласкающий прибрежной
Моря теплого волны.
Мыс лазурного Антиба,
Апельсинные сады,
Альп далекие изгибы,
Алые гвоздик гряды,
Пальмы желтой Бордигеры,
Виллефранча глаз – маяк…
А в душе одни химеры.
Всё не то. И всё не так.
13 марта 1925
Москва
СЕСТРЕ[118]
Ласточка высоко чертит круги
В голубом небесном серебре.
Сердце полно памятью о друге,
Об ушедшей в горний свет сестре.
Не на этом спит она кладбище,
Но, быть может, дорогая тень
Ласточкою ласковою ищет,
Чем меня утешить в этот день.
Вот она взвилась, всё выше, выше,
И пропала в облачных шатрах.
Стала в сердце боль от жизни тише,
Свеяла унынья прах.
12 июня 1925
«Звездной музыкой сияет…»
Н.Д.Ш.
Звездной музыкой сияет[119]
Предо мной твое лицо.
Не такой ли к нам слетает
Божий ангел пред концом,
Не такой ли лаской дышит
Лучезарный смерти взор?
. . . . . .
Всё нежней, всё тише, тише
За тобой созвездий хор.
13 октября 1925
Сергиев Посад
«Слабому, прекрасному, святому…»
М.В.Ш.
Слабому, прекрасному, святому[120],
В небе ангелу, а на земле – рабу,
Темную преодолев судьбу,
Уходя к простору голубому,
Завещаю помнить обо мне
Только час прощенья и прощания
В изумрудной сени Феофании.
Остальное было всё – во сне.
13 октября 1925
Сергиев Посад
«Смущает бес…»
Сергеюшке
Смущает бес[121]
То гневом, то гордыней,
То жаждою чудес,
То вереницей длинной
Воспоминаний, мрачных и больных.