Не там, где дом твой, дети и жена.
Тебе знакомо нижних бездн сиянье,
Денницы близкой дерзновенный взор,
И сладостность свободного познанья,
И горького изгнанья приговор.
И ничего о них молва не знает,
И ничему там не поможет быт,
Где Дьявол с Богом в смертный бой вступают
И где душа, как два костра, горит.
[конец апреля – начало мая 1922]
СВЯТОМУ СЕРГИЮ[104]
Ты ходил тропинкою лесистою
По лощинам тем же и холмам,
Где идут стопы мои нечистые
Каждый день к мучительным грехам.
Светлый нимб, души твоей сияние
Я ловлю порой на облаках,
И в росистом трав благоухании,
И в закатных розах на крестах.
Но, смущенный темным отвержением,
Вечной болью незаживших ран,
Белых риз твоих прикосновения
Дух страшится – зван, но не избран.
Чудом встречи глубже озаряется
Дикий мрак падений и утрат.
И твоей святыней не спасается
Дух, гееннским пламенем объят.
31 мая 1922
Сергиев Посад
ПАМЯТИ ЕЛЕНЫ ГУРО[105]
Два озера лесных – глаза,
В них – мудрость вещего ребенка.
Порой нежданная слеза
Сквозь смех, стремительный и звонкий.
На тонких пепельных косах
Два банта – желтый и вишневый.
Неоперенных крыльев взмах
В движеньях грации суровой.
В певучем бархате речей
Органа голос величавый.
И вдруг – победный звон мечей,
И дальний отзвук битв кровавых.
Волшебник снежно-белый кот
С янтарным ворожащим оком
Тебя – царевну – стережет
И там, в краю от нас далеком.
С твоей картины нежный зверь,
Прозрачно радужный лосенок,
Тебе открыл Эдема дверь,
Где призрак, ласковый и тонкий,
Земного сына твоего
Тебя объятьем лунным встретил
И дивной музыкой отметил
Твоей кончины торжество.
1–13 июня 1922
Сергиев Посад
«В твоем пространстве многомерном…»
Вл. Андр. Фаворскому
В твоем пространстве многомерном[106]
Сыскав единый монолит,
Движеньем медленным и верным
Твоя рука его дробит.
И, разделяя, созидает
Угрюмых ликов хоровод,
Чьей жизни сумрачная тайна
Еще в веках разгадки ждет.
А здесь, в трехмерной нашей были,
Ты ясен, прост, как голубь белый.
И скрыты творческие крылья
Красноармейскою шинелью.
15–28 июля 1922
ИНОПЛАНЕТНЫМ[107]
Они меж нами пребывают
И нами видимы порой,
И часто даже роль играют
В любой профессии земной.
Средь них актеры и поэты,
Возможен даже большевик,
Но в их глазах иного света
Всегда заметен жуткий блик.
Не в нашем ритме их движенья;
Как незнакомые слова,
В устах их наши выраженья.
Земли касаются едва,
Как тень скользящая, их ноги,
И им легко переступать
Морали скользкие пороги
И сразу две игры играть.
И, может быть, они крылаты,
И в разных могут жить телах.
Видали их неоднократно
За раз и в двух, и в трех местах.
Их часто любят без надежды.
Они же любят кровь сердец.
Для них измены неизбежны,
И быстр, и странен их конец.
3–4 сентября 1922
Сергиев Посад
«Как тихо у меня в душе…»
Как тихо у меня в душе,
Как будто в ней одни могилы,
Как будто в них почиют все,
Кого любовь усыновила,
Кто верой в спутники был дан,
Кого надежда увенчала.
И боль тиха от старых ран,
И тихо самой смерти жало.
3–4 сентября 1922
Сергиев Посад
МОЯ КОМНАТА
Чайник пунцовый с отбитым носом,
На чайнике – с розой медальон.
А внутри его – пепел от папиросы,
И георгины в тубе жестяном.
На стенах картины своего изделья.
Пальмы да пальмы. Без берегов
Моря, и кое-где пастелью
Созвездья с другой планеты цветов.
За иконой охапка сухого бурьяна,
Одеяло вместо гардин на окне.
И самодельный лик Иоанна
Над постелью приколот к стене.
10 сентября 1922
Сергиев Посад
«А у меня в груди орган…»
Л.В. Крестовой-Голубцовой
А у меня в груди орган[108].
В носу тончайшие свирели.
Усыновил меня диван,
И стал он гриппа колыбелью.
Что делать? Вместо Турандот
Иная мне дана задача.
Терпин-гидрат, компресс, и йод,
И сода с молоком горячим.
Но это – Майи пелена,