– Уже? – не могу я сдержать удивления. Как-то слишком даже быстро на мой взгляд.
– Твой борт через три часа, – объясняет мне собеседник, в глазах которого только лёгкое злорадство. Интересно, а ему-то что я сделал? – Как раз успеешь.
Получается, что времени на раздумья нет. Поэтому я киваю и топаю к машине. Мой «тревожный» чемоданчик всегда в багажнике, потому что так папа приучил. Получается, знал он, что однажды мне и эта наука пригодится. Ладно… Рано или поздно посчитаемся. С этой мыслью я и сажусь за руль, чтобы отправиться в дорогу. Получается, это моя последняя поездка на папиной машине и, если не повезёт, то увижусь вскоре с мамой и папой. Тоже неплохо, в конце концов…
Шереметьево совсем не изменилось, поэтому я ставлю машину на специальную стоянку, после чего спокойно иду, помахивая чемоданчиком, в сторону регистрационных стоек. Регистрация, контроль безопасности, перекурить… Я редко курю, это, скорее, баловство, но вот сейчас мне просто нужно, ведь я навсегда покидаю родину. В Россию я больше не вернусь, мне это понятно даже слишком хорошо, ведь тут меня «зачистить» намного проще. Кстати, а почему не убили здесь?
Кажется, я понимаю, почему – я должен пройти какую-то проверку при обращении к номерному счёту, что его разблокирует. Неужели папа так подстраховался? В принципе, мог, ведь возвращались мы из Европы в восемьдесят девятом, когда страну уже шатало и грозило разнести по кочкам. То есть, пока я этого не сделал, убивать меня нельзя. Вот это уже похоже на правду, даже очень. Ладно, в эти игры можно играть вдвоём, а я, благодаря папе, не тупой баран, не знающий, что такое Курбан-байрам. Так что…
Контроль документов вопросов не вызывает, виза – «лучше настоящей», потому что длинносрочная, документы подлинные, я спокоен, так что мне отдают паспорт, пожелав счастливого полёта. Ну, думаю, в полёте ничего и не случится. Вот что интересно: а бумага Аненербе настоящая? Наверное, да, смысла-то её подделывать…
Лилия Найдёнова
По-моему, муж сошёл с ума, или же кореша подлили ему что-то странное. Эти сутки были самыми страшными за всю мою жизнь. Дело даже не в том, что он меня ещё раз избил, отходив проводом за то, что я как-то не так, по его мнению, стонала, но ведь он весь день и практически всю ночь с меня не слезал! Ни поесть не давал, ни помыться, ни, пардон, в туалет сходить! И всё это с рыком, с яростью…
Утро я встречаю в ванной, где просто заперлась от ставшего очень страшным Сергея. Осмотрев себя в зеркале, понимаю, что выгляжу как жертва насилия, да и от тигра мало отличаюсь – в смысле такая же полосатая. А ещё я очень боюсь Сергея. Очень-очень. Желание убежать и спрятаться просто невыразимое, поэтому я и запираюсь в ванной. Ну и смыть с себя всё нужно. И поплакать ещё.
Что мне делать? Я такого не переживу, абсолютно точно. Я и сейчас-то не уверена, хочу ли жить. Одно дело – ноги раздвинуть, когда ему надо, а совсем другое – вот так. Не сдержав мучительный рвотный позыв, склоняюсь над унитазом. Надеюсь, я хотя бы не забеременею, никакому малышу видеть, что такое делают с мамой, я не пожелаю. Может, убежать? Так найдёт же! Или же просто сдохну под забором, потому что никому я не нужна. Красивая девка, и только. Украшение панели, тьфу!
Через дверь слышу, как звенит его пейджер. Спустя несколько минут до меня доносится забористый мат. Входная дверь хлопает, и я понимаю – он ушёл. У меня есть передышка для того, чтобы подумать. Чтобы вдохнуть, выдохнуть и поплакать. Раз он ушёл, то бить за слёзы, как давеча, никто не будет.
Осторожно выползаю из ванной, понимая, что двигаться могу очень ограниченно. Но нужно хоть чего-нибудь поесть, а там и подумать можно. Мне очень надо подумать, что делать, потому что второй раз я такой марафон боли просто не переживу. Мне и сейчас-то жить не хочется, хотя и нельзя о таком думать. Но так – точно нельзя. Дело не в том даже, что я так не хочу жить, а в том, что Серёжу я теперь боюсь.