И окна были тщательно вымыты.

На печи лежали подушки и старинные одеяла, которые бабушки еще пухом набивали.

Видимо, сушились.

А во дворе на покосившемся заборе висели половики, поеденные молью.

Да уж… невелико богатство.

Но, видимо, ничего другого у нее просто не было.

Мебели в доме тоже практически не было — только небольшой стол, скамья у печки, два стула и старинный шкафчик, в котором аккуратно была выставлена такая же старинная посуда.

Ни холодильника, ни электрической печи, ни даже элементарно кровати!

— Ты где спишь? — пробасил мужчина и понял, что девушка совсем сникла, исподтишка наблюдая, как он всё рассматривает здесь и хмурится всё сильнее и сильнее.

— На печке. Там тепло. И места много.

Гром даже не знал, что сказать.

Всё было настолько удручающе, что хоть вой.

Он осторожно усадил девушку на скамью, видя, как она отводит от него глаза. Но не потому, что боялась его вида или того, насколько он был огромный.

А потому, что сама не знала, что сказать о своем доме.

Странно, но она любила его. И по-своему боролась за то, чтобы здесь стало лучше.

Ей не было противно находиться здесь.

Напротив. Гром отчетливо ощущал, что ее сердце привязано к этому месту — болит оно, кровоточит, но упорно любит.

— Чаю хотите?

Мужчина быстро моргнул и покачал головой:

— Нет, — и поспешно добавил: — Спасибо. Может, в другой раз.

Девушка кивнула, но глаз на него не подняла.

— Спасибо, что помогли найти дорогу до деревни.

Она пыталась делать вид, что всё в порядке, но он понимал, что ей было неловко и за свое положение, и за то, что ему пришлось увидеть.

— Не за что. Но больше далеко в лес не заходи! Я не всегда смогу быть рядом, чтобы помочь.

— Хорошо, я поняла.

Странно, но этот двухметровый волосатый мужчина с таким низким голосом, что волосы на затылке вставали дыбом, вдруг смутился, потому что не знал, что еще мог сказать.

Он странно себя чувствовал.

А потому коротко попрощался и вышел из дома с тяжелым сердцем.

Гром шел стремительно и размашисто, улавливая вокруг все запахи и возможные эмоции, потому что понимал, что если кто из местных увидит, как из дома молодой девушки выходит голый мужик, то ничем хорошим для нее это не обернется.

Ей и без того проблем хватало выше крыши.

Но когда он дошел до кромки леса, то остановился и замер, скрытый от всех листвой и полумраком пышных кустов.

Заставлял себя уйти, но никак не уходил.

Прислушивался к девушке, к тому, как она дышит, как двигается.

Ее дом было отчетливо видно из леса, но ему не нужно было видеть его, чтобы понимать, что происходит внутри.

Чтобы услышать, как она тяжело и устало выдохнула, а потом принялась щипать и массировать свои ноги, ожидая, когда же к ним вернется чувствительность.

Значит, не в первый раз такое с ней случалось, и что с этим делать, она определенно знала, но у нее на душе всё равно была такая тоска и горе, что просто зубы сводило.

Кто она такая и как здесь оказалась-то?

С первого взгляда ведь было видно, что она не местная, не деревенская: слишком уж нежная и вся какая-то воздушная.

Разве она протянет долго при такой жизни?

2. Глава 2

Гром еще долго не уходил.

Так и сидел в кустах голый, прислушиваясь к тому, что происходит в доме у этой странной девушки.

Ему и так было ясно, что она живет одна, но почему-то он решил в этом убедиться, чтобы на душе стало еще мрачнее и тяжелее.

— Ну, тебе-то что?! — ворчал он сам на себя, когда собирал уже высохшие волосы большими ловкими руками в привычную шишку на затылке, густоте которой позавидовала бы любая девушка. — Сколько здесь можно торчать? Будто своих проблем мало!

И проблем было выше крыши, а уйти он так и не смог.