Ярость захлестнула с такой силой, что одежда на мощном теле Грома просто затрещала, потому что медвежья сущность взревела и рвалась наружу, а Буран вдруг обхватил его своими ручищами, не позволяя кинуться вперед и натворить непоправимых дел, за которые будет стыдно и горько. Но потом, когда Гром придет в себя.

— Тихо-тихо, дружище! Ну ты чего так завелся-то?

Буран смеялся?

Ему, мать-перемать, смешно было?!

У любого другого берсерка кости бы разлетелись в разные стороны, когда Гром в буквальном смысле скинул его с себя, оглушительно зарычав. Но Буран был мало того что чистокровный медведь, так еще и из охраны — только эта сила и ловкость спасли его от множества переломов и разрывов всех тканей.

— Успокойся, Громушка! Я про кота говорил!

Яростная пелена перед глазами Грома прошла не сразу, но медведь хрипло выдохнул:

— Что?

— Кот, говорю! Домашнее животное! Ну, знаешь, тоже пушистые, как мы. Четыре лапы, хвост и глаза, как у совы. Только в тридцать раз меньше нас. И орут весной, словно им на яйца наступили. Вон, сам посмотри, если забыл, как коты выглядят!

Буран не мог перестать улыбаться, когда махнул рукой в сторону деревни, потому что девушка уже проснулась и вышла на порожек дома как раз вместе со своим новым мохнатым другом.

Несмотря на то что Гуля явно не очень выспалась, она была расслабленна и даже стала выглядеть немного иначе. Притягательнее. Вкуснее для бурной медвежьей души, которая тянулась к ней так жадно и необдуманно, что эмоции свои не контролировала.

Гром обернулся и даже заморгал не сразу, любуясь девушкой, а потому совсем не замечал, как хитро и понятливо улыбается Буран за его спиной, хотя сам первым делом залез в корзинку, чтобы достать свой заслуженный завтрак.

До чего же странная девушка.

Не такая, как все городские, которых Гром видел немало за последнее время.

И на деревенских тоже непохожая.

Сама голодная — а первым делом кормит облезшего кота.

И ведь радуется.

Искренне.

Сидит на крыльце, смотрит на тощую животину, которая и погладить себя не даст, — и улыбается.

Мужчина только сокрушенно покачал головой, а сам глаз от нее никак отвести не мог.

Вот и что с ней делать?

И как заставить себя уйти?

— С этим нужно что-то делать, — пробурчал за его спиной Буран, который уселся снова в траву, расставив тарелки с едой и первым делом выпив из термоса, где для него был сварен этот противный горький напиток — кофе.

Буран его обожал.

Каждый раз замирал и сначала втягивал в легкие этот странный аромат, наслаждаясь им, и лишь потом начинал пить — степенно, неторопливо и явно наслаждаясь процессом.

Гром пробовал пить тоже, но только морщился каждый раз и не мог понять, в чем кайф терпкого горького напитка, запах которого еще долго не выветривался в доме. Куда вкуснее был чаек из таежных трав да с настоящим таежным медом! Там и аромат, и цвет, и настроение после чая было всегда на высоте.

— О чем ты?

— О тебе и этой девушке, мой ворчливый друг. Если ты не начнешь общаться с ней в ближайшие дни — папой клянусь, ты умом тронешься!

— Не преувеличивай.

— Это я преувеличиваю? — хмыкнул друг, стрельнув по хмурому Грому своими озорными карими глазами. — Ты чуть меня не сломал, пока я тебе пытался про кота рассказать!

— Ты сказал, у нее появился друг, который ночевал с девушкой!

— А что я сказал неверно? Разве кот не может быть другом? И потом, про ночевку и слова не было! Это ты уже сам придумал! Сам придумал, сам завелся, сам чуть тут всё не переломал! Кстати, что случилось на дальней поляне? Какая моль почикала четыре десятка елей?

— А то ты сам не знаешь.

Буран усмехнулся, весело покосившись на друга.