Я очень сильно злюсь на Тома, и понимаю, что напрасно. Никто из нас, семерых охотников Морского Хозяина, себе не принадлежит, потому что наша жизнь хуже смерти, а наказание за непослушание – намного страшнее нашей жизни.

Какой-то особенно сильный порыв ветра стукнул в окно так, что стёкла зазвенели. Шон подскочил на кровати и сел, протирая кулаками глаза. Я замер, не шевелясь, понимая, что уже ничего не смогу изменить, и проклиная себя за эту слабость. Шон оторвал руки от глаз и увидел меня, в его широко распахнутый рот хлынул воздух, который сейчас превратится в истошный крик, но вдруг он застыл, задохнувшись, и тихо прошептал:

– Деда?

Я прикрыл рот рукой, чтоб случайный лучик света не сверкнул на моих игольно-острых зубах и тихо сказал:

– Да, Шонни, это я, твой дедушка Дон.

Шон вскочил, чтобы кинуться ко мне, но я выставил руку.

– Нет, Шонни, тебе нельзя меня касаться, присядь.

– Ты привидение? – спросил он. – Ты ведь умер, деда!

Я с гордостью и восхищением смотрел на своего внука: в его глазах не было страха. Только любовь и тоска.

– Да, Шонни, умер, но я хорошо себя вёл, и мне разрешили на тебя посмотреть. Только касаться нельзя: одно прикосновение, и я развеюсь, как дым.

Мальчик сел, поджав ноги, луна светила ему в затылок, но я хорошо вижу в темноте, вижу даже такие мельчайшие детали, как маленькая слезинка, бегущая по его примятой от сна щеке.

– Не плачь, Шон, – шепнул я. – Ты маленький, но мужчина. В жизни будет много потерь, учись с ними справляться.

– Я не… – он всхлипнул и сказал твёрдо: – Не буду плакать. Ты ведь ещё придёшь?

Врать любимым людям – последнее дело. Сказал бы «грех», но для Отца Небесного меня больше нет, а Морской Хозяин такого слова не знает. Я осторожно покачал головой, так, чтобы мой рот не попал в полосу лунного света и сказал:

– Я не могу обещать, Шонни, но постараюсь. Ты ложись и крепко-крепко закрой глаза. Утром в постели найдёшь подарок от меня. Маме скажешь, что нашёл это на берегу. Ещё скажи ей, что очень хочешь учиться в школе святого Эдварда в Глазго.

– А почему в Глазго, деда?

– Подальше отсюда, Шон. Скажешь, обещаешь?

Мальчик кивнул и зажмурился. Осторожным движением я положил ему в изножье большую золотистую жемчужину и тихонько вышел из комнаты.

Шон – умный мальчик. Он понимает, что под привидениями не скрипят стулья, и им не надо открывать дверь, чтобы выйти из комнаты. Когда я был уже на краю обрыва, ветер принёс его крик:

– Деда!

Я обернулся. Шон в белой пижамке стоял на пороге дома и ветер развевал его волосы. Он был таким маленьким и беззащитным, что у меня сжалось сердце. Я похитил столько людей, чтобы наполнить бездонное брюхо хозяина… Я столько раз смотрел, как он ест их, вырывая куски мяса из живого, извивающегося в его руках тела, что уже привык, и они перестали приходить ко мне в кошмарах. А сейчас перед моими глазами возникло видение его тела в мокрых руках Хозяина, и сердце остановилось.

Будто отвечая моим мыслям, лунный свет за мной пропал, закрытый огромной тенью. Я развернулся, готовый до последнего драться за своего внука, чего бы мне это ни стоило, даже вечности в яме, но сзади было пусто, только огромная туча закрыла собой ночное светило.

Я махнул ему рукой, поднимать шум мне не хотелось. Шон меня понял. Он хриплым шёпотом крикнул:

– Я буду ждать тебя, деда!

Как только за ним закрылась дверь, я разбежался и прыгнул в море.

***

В Мангерсте не было ни гостиниц, ни пабов, как таковых, слишком маленькой была их деревушка. Но когда в одном месте собирается хотя бы трое шотландцев, им непременно надо поговорить, а когда на дворе круглый год холодно и сыро, обязательно нужно согреться.