Подойдя к 4х-этажному дому старой, очевидно, ещё дореволюционной постройки, Михаил открыл ключом кодовый замок на видавшей виды огромной деревянной двери. Сам дом когда-то был несомненным образцом лучшей местной городской архитектуры начала 20 века— вверху виднелись красивые цветные барельефы, но вид полуразобранных балконов на четвёртом этаже, не внушал доверия. Сейчас, по словам Мишки, он был в процессе консервационной реставрации. И их контора съедет отсюда в следующем году после окончания аренды помещения в более комфортабельное здание. Второй этаж этого здания занимали разные конторки и фирмочки, в том числе и юридическая контора моего друга. Он предложил мне зайти с ним внутрь здания, сказав, что, мол, познакомит меня с их новой секретаршей.

– И Веронику свою забудешь, – пошутил он, повернувшись ко мне, жестом приглашая следовать за собой.

– Да отстань ты от меня с этой Вероникой! – сказал я ему благодушно, и остался стоять на улице.

Как бы то ни было, но образ этой “белоснежки” опять растревожил моё сознание. “Почему я так запал на эту девушку? Её глаза? Фигура? Аура..?

Наваждение какое-то – я тряхнул головой, словно стараясь избавиться от её прямо какого-то колдовского образа. А тут ещё Мишка со своими подколками! Я уж и сам был не рад, что рассказал Михаилу о своём неудачном знакомстве с ней в автобусе.

Пока Михаил был занят делами, я решил позвонить по сотовому родителям в Москву. Ранее днём я отослал маме сообщение, что прибыл благополучно в Ялту, но ответа от неё так и не получил. Похоже, связь барахлит здесь, и точно – я дозвонился до мамы, и она сказала, что ничего не получала от меня, а на её телефонные звонки автоинформатор сообщал, что “абонент недоступен”.

Я так отвлекся, разговаривая с мамой, а потом с отцом, что не заметил момента, как мой друг вышел из здания и подошёл ко мне и затем передал привет моим родителям, (а они – соответственно – ему и его родителям).

По его довольному лицу я видел, что он не зря зашел в свою контору. Оказалось, что их молоденькая секретарша напутала и дала Михаилу Викторовичу заказ на работу, который предназначался его коллеге-адвокату, и тоже Михаилу. Мишка, естественно, не был в курсе договоренностей между тем клиентом и его коллегой и думал, что этот срочный заказ нужно брать в работу с утра. Но всё разрулилось благоприятным для меня образом – мы же собирались завтра поездить по местным достопримечательностям.

– Только я – Брагин, а он – Бранин, – смеясь, сказал Михаил. – Нас часто путают, когда звонят к нам в офис.

Разговаривая, мы спускались вниз на набережную и Мишка, достав свой сотовый, кому-то позвонил – я не прислушивался к его разговору, заворожено смотря на всё ту же видимую полоску моря за маяком, которое, словно впитало в себя предвечерние серые краски, растворив их в своей потемневшей, ставшей свинцово – матовой, поверхности.

Небосвод, утратив свою прежнюю, какую-то материально – плотную дневную синеву, стал нежно прозрачным в новых предзакатных красках, окрашиваясь в дымчато – розово – агатовые оттенки. В огромном, блекло-голубоватом небесном куполе, возникли, как будто ниоткуда, редкие, словно сотканные из нежнейшего шёлка, облачка, проявившиеся в виде вытянутых серо-розовых, пастельного цвета, полупрозрачных, пёрышек. Они неподвижно стояли на закатном небосклоне, сливавшемся с морем на видимом мне отсюда горизонте. Линия раздела моря и неба, чёткая днем, уже постепенно размылась, бледнея и серея, и постепенно темнела вместе с морем. Любуясь красотой неба, которое приобрело какую-то ранее скрытую от глаз объемную проницаемость, открывая взору первые, уже видимые глазу, звёздочки, я даже остановился, отстав от Михаила на несколько шагов.