Показалось, он ее ударит!

Но закаленный в боях, повидавший несчетное количество смертей и истерик, он вместо того, чтобы надавать свекрессе по щекам, схватил ее за волосы. Притянул к себе и впился грубым поцелуем в губы, а затем обрушился на беззащитную шею, попутно срывая с медам куртку и плащ. Пощечины, царапины и удары разозленный вояка сносил не замечая. На мощение двора полетел женский жакет, следом рубашка…

- Ничего себе, - послышалось с кухни.

– Он ее что, прямо там отшлепает?

И, словно бы услышав, Тороп посмотрел на окна таверны. Одним лишь острым взглядом заставил умолкнуть детей и отшатнуться меня.

- Ох, ты ж!

Я помнила этот взгляд и эту напряженную стойку воина с тех пор, когда мы только приехали на заставу. Еще не получившая фамилии названного отца, я жила с ним в съемной комнатушке и была самой обсуждаемой персоной, как на заставе, так и в Заснеженном. Болезная молодуха во грехе живет со стариком, от чего ж такую не обсудить. К счастью, меня закидывали грязными предложениями, а не гнилыми помидорами, да и то не долго, пока наш вояка вплотную не взялся за сплетниц и ловеласов-храбрецов.

Простыми ушибами и выбитыми зубами дело не обошлось. Тороп мстил как лесной, продуманно и жестко. Кто-то поссорился с детьми и женой, кого-то выгнали из дома, самые злые сплетницы ни с того ни с сего потерялись в предгорье на долгие пять ней. А пьяница, попытавшийся зажать меня в подворотне, получил не только иглы в брюхо, но и прогулку в заброшенные шахты. Долгую прогулку. Он вернулся на поверхность седым, худым и более не пьющим. На любую попытку вразумить буйно мстящего Торопа Лорвила, ответ был один и тот же «Я предупреждал». Вот и сейчас ничего хорошего Гаммире ожидать не стоило, ее предупреждали, возможно, не раз.

- Дети, живо в детскую! – крикнула я, пробегая мимо кухни.

 Сорвав с вешалки куртку, выскочила на порог и застыла.  Торопа и свекрессы на прежнем месте не было. Отец стоял под навесом у лошадей и, опустив руки в желоб с водой, умиротворенно что-то насвистывал. А Гаммира во дворе вовсе не наблюдалась. Сорванная с нее одежда есть, а хозяйки нет.

- Как под землю провалилась, - прошептала я, оглядывая двор.

- Скорее под лед, - ответила Зои, удаляясь с Тимкой в детскую.

Понимание сказанного пришло вместе с ужасом. Хранитель рода подобного не простит вояке, не дай Иллирия, еще и отомстит по-своему.

- Тороп?! То-о-о-ороп… пусти ее!

- Рано! – ответили мне и продолжили удерживать тарийку под водой с крупной крошкой льда.

- С ума сошел, она же сейчас захлебнется!

- Не успеет, я считаю.

Я почти добежала до нашего вояки, когда он освободил свекрессу всего на миг. Дал ей поднять голову и, не позволив сделать бесценный первый вдох, поцеловал. Она дернулась в испуге, он ухмыльнулся и опять толкнул ее на дно.

- Тороп! – Я вцепилась в него, надеясь оторвать от бледной пленницы, уже не рвущейся из рук «палача».

- Не верещи. Если наша многоуважаемая тарийская мадам не желает остаться под крышей «Логова» по-хорошему, останется по-плохому.

- Убьешь?

- Устрою воспаление легких. Полежит две недели, глядишь угомонится. – С этими словами он наклонился к желобу, подхватил Гаммиру на руки и вынул ее из воды. – Эх, чего не сделаешь, чтобы уложить женщину в постель, да, моя хорошая? – обратился он к ней и полущил дрожащей рукой по щеке.

Пощечина была слабой, скользящей, но и ее хватило, чтобы вояка хищно улыбнулся.

- Милая, конечно, постель будет моей! Как говорится, исполним все ваши желания.

Перехватив испуганный взгляд медам, я рискнула вступиться за строптивую, но услышала только: