Она попыталась дозвониться до его родителей – те лишь развели руками, пробормотав что-то невнятное о том, что Денис взрослый мальчик и сам решает свою жизнь, а в его финансовые дела они никогда не лезли. Подруги… кому из них она могла рассказать этот позор? Большинство знали их как идеальную, успешную пару. Признаться в таком крахе было выше её сил.

Изоляция сжимала кольцо вокруг неё. Она была одна. Абсолютно одна перед лицом надвигающейся катастрофы. Долгая, бессонная ночь тянулась бесконечно. Алина сидела на кухне, перебирая немногочисленные бумаги, которые нашла в ящике стола Дениса – копии каких-то договоров, выписки со счетов. Она мало что понимала в этих цифрах и терминах, но общая картина вырисовывалась чудовищная. Он систематически брал кредиты, переводил деньги на какие-то офшорные счета, создавая видимость бурной деятельности, а поручителем везде выступала она. Квартира, единственное их ценное имущество, была заложена и перезаложена.

Утром её разбудил не будильник, а тихий плач Киры. Дочка стояла у её кровати, испуганная.

– Мамочка, мне страшный сон приснился…

Алина прижала дочь к себе, чувствуя, как маленькое тельце дрожит. «Мне тоже, солнышко, – хотелось сказать ей. – Только мой страшный сон – это реальность». Но она лишь крепче обняла Киру, глотая слезы.

– Всё хорошо, моя хорошая, всё будет хорошо, – шептала она, понимая, что лжет.

Но эта ложь была единственным, что она могла сейчас дать своему ребенку. Ложь и обещание бороться. Даже если она не представляла, как. Долговая яма разверзлась под её ногами, грозя поглотить её вместе с остатками прежней жизни. И выбираться из неё придется самой.

Дни слились в один мутный, серый поток, наполненный унизительными процедурами и гнетущим страхом. Первыми ушли драгоценности – те самые, что Денис дарил ей «в знак вечной любви». Тонкая золотая цепочка с бриллиантовой слезкой, серьги с сапфирами, обручальное кольцо… Алина сидела в тесном, душном ломбарде под безразличным взглядом оценщика, чьи пальцы привычно и буднично перебирали символы её разрушенного счастья. Он назвал смехотворную сумму, но она согласилась, не торгуясь. Гордость была непозволительной роскошью, когда на кону стояла еда для дочери и оплата самых неотложных счетов. Вырученных денег едва хватило на неделю.

Потом пришла очередь вещей. Дизайнерские сумки, почти новые туфли на шпильках, которые она так любила, но которые теперь казались артефактами из другой жизни, даже некогда любимое кашемировое пальто – всё уходило за бесценок через онлайн-барахолки. Каждый проданный предмет ощущался как ампутация, как отсечение еще одного кусочка её прошлой идентичности. Она больше не была Алиной Лебедевой, успешной женой перспективного бизнесмена. Она становилась никем, женщиной без прошлого и с очень туманным будущим.

Разговоры с родителями превратились в пытку. Мать, живущая в другом городе, вздыхала в трубку, перемежая слова сочувствия с упреками («Я же говорила, Алина, нельзя так слепо доверять! Мужчинам верить нельзя!»), но реальной помощи предложить не могла – их скромной пенсии едва хватало им самим. Отец, всегда гордившийся зятем, замкнулся, явно чувствуя неловкость и стыд.

Попытка позвонить Ирине, когда-то ближайшей подруге, обернулась полным провалом. Ирина, чья жизнь протекала в привычном русле светских раутов и обсуждений последних коллекций, выслушала сбивчивый рассказ Алины с плохо скрываемым ужасом и… отстраненностью. «Кошмар, Алинка, просто кошмар… Держись там. Ты сильная, справишься», – пролепетала она и быстро свернула разговор, сославшись на срочные дела. Алина повесила трубку, чувствуя себя не просто брошенной, а выставленной на позор, словно заразной больной, от которой все инстинктивно шарахаются. Круг её прежней жизни замкнулся, оставив её снаружи, в холоде и одиночестве.