И после этих слов ей снова захотелось завыть. Дико, по-волчьи, задирая голову к бледному лицу той, что никогда не ответит, ища защиты и утешения у той, что никогда не защитит и не утешит. Нет, зачем, ведь есть мягкая постель в доме охотника и вкусная, человеческая еда…

Звери мы, что ли, в самом деле!

– Ей-богу, – подвел итог Астерель, снова отбирая у Цархона кубок, – два дурака – пара. У одного принципы, у другого гордость. А еще Хранители называются!

Риаленн вздрагивает во сне. Январь серебрится за окнами избушки, мягко окутывая синим сиянием высокую фигуру у кровати, на которой дремлет – прерывается дыхание, вдох – выдох – вдох… – будущая Роглакская волшебница, которую будут чтить наравне с легендарными полубогами.

Все это – в будущем.

А сейчас – сейчас Хранительница должна беречь себя и ни в коем случае не подвергать свою жизнь опасности. Более того, она должна забыть обо всем, что видела; забыть о том, что знала о чудовищных поступках ее родного Леса.

Потому и стоит неподвижно бывшая жрица Воды – стоит и, улыбаясь, рассматривает на свет обгоревший стебелек редкостной травы – некропсиля, свойства которого, как и многих растений, лежат за гранью несовершенного человеческого сознания.

И не так уж важно, есть ли у тебя пресловутый Дар. Важно лишь то, насколько ты хочешь чего-то добиться.

– Спи, Риаленн, – шепчет Схайли. – Спи… человек.

Март.

И точка.

Весна.

Бурка подполз к сидящей на сухих уже ступеньках высокого крыльца девушке – хвост отчаянно лупит по грязи: поиграй со мной, девица-красавица! Вррр… весна! Аррарр! отдай деревяшку, хозяйка, или закинь подальше – весь день гоняться буду! Чтоб шерсть клочьями в драках, чтоб – гордо! – хвост кольцом – и по улице, как хозяин! Да, только так – на то и март!

Ах да: кошки!

Ух, и задать бы жару жирному, рыжему ходячему усатому безобразию, что примостилось на солнышке, да нельзя: не разрешает хозяйка. Да и тьфу на него, мы из тех, из гордых, которые с цепочкой ходят, навроде глейновского Ставроя, нам эти коты – что грязь под лапами. Не этого, так другого приголубим, чтоб место свое знал!

– Бурка, проказник, где репьев нацеплял?

Пес валится на спину, подставляя репьистое брюхо ласковому – наконец-то! – солнцу, шутливо отбивается лапами. Эх, жизнь собачья! Кто тебя плохой назвал? Мясо – каждый день; бывает, и сырое перепадет, спасибо хозяевам. Скорей бы Старший вернулся: что-то будет сегодня на ужин?

– Весь в репьях!

Смеется девушка, полощет ветер синее, под цвет глаз, шелковое платье, разметывает ржаные волосы, от которых, кажется, так и пахнет – теплым, свежим хлебом. Глаза… ничего не помнят глаза. Хотя, почему: помнят снег, который белый и искрится, как сережки названой матери ее, Лансеи; помнят запах хлеба и наваристой похлебки из лосятины: Харст умудрялся где-то находить силы, чтобы в самый трескучий мороз петлять по лесу за ветвисторогим красавцем, и тут уж не до ядов: один выстрел – один лось. И подранков лучше не оставлять, себе же боком выйдет. Хитра, ох и хитра же охотничья наука, и ошибка здесь жизни может стоить, и хорошо, если тебе одному, а ну как семья без кормильца останется?

Харст не хотел думать, что будет, когда его срок и впрямь подойдет к концу. Есть арбалет – хорошо, есть верный глаз и твердая рука – и того лучше. Одна лишь Лансея видела, как он с замиранием сердца следил за движениями рук Риаленн, когда она натирала смолистой ветошью старое оружие: не парень! не мальчик! тот бы уже и тетиву натянул, и уж, конечно, пару раз тайком выбежал в поле – меткость свою на коршунах проверить. А Ри, она девушка: какие там арбалеты! Что ж, видно, судьба такая. Еще хорошо, что жрецы ее от колдовства отучили. Грамоту выдали, все честь по чести, староста Глейн теперь масленый ходит, заказами сыплет: не то перед властью провинился, не то куш где-то урвал – в месяц не проесть. Вот и мотыляется Харст по Карфальскому лесу, стрелы изводит да ловушки в корнях скрадывает. Что ж, время не изменило глейновских привычек: платит, как всегда, в срок, а значит – жизнь идет своим чередом, и весна по-прежнему хороша своими серебряными ручьями и солнцами пушистых первоцветов. Под такую погодку и тетива крепче, и стрела тоньше и прочней, и пахнет в лесу так, что и не описать – вот это жизнь! Не за зверем уже ходишь, а сам бегаешь по тропам, ловишь солнце в сеть зрачков – не уйдешь, не спрячешься!