– Чрез плоть и кровь очистится душа, – загнусавил Цархон, размахивая ножом, – чрез плоть и кровь священного оленя!

К удивлению Риаленн, песню подхватил Варгул:

Так сделай, человек, последний шаг,

Так сделай, человек, последний шаг…

– К границе света, сумрака и тени! – проревел Варгул. – Эй, молодежь, вы чего молчите?! А ну, подпевать!!

Схайли спрятала улыбку на дно взгляда, Астерель пожал плечами, и два голоса слились в один, заставив вздрогнуть старые камни на холме Прощения:

Решать тебе, где риск, где суета,

Но помни: в жизни нет ценней богатства,

Чем от пороков чистая мечта,

Чем от пороков чистая мечта -

Знак света, красоты, любви и братства!

Звуки сгущали морозный воздух, затрещали горящей шерстью четыре камня-клыка, снег стал серым, ноздреватым, показались островки черной земли и зеленая трава-силевик, что скрывается от мороза под пушистой шубкой зимы. От камней взвился пар; Хранительница едва ли не физически ощутила, как они начали нагреваться. Варгул, не переставая петь, скользнул змеем в сторону и двинулся в странном танце по кругу, то замедляя движения, то мелькая среди камней, словно тень. Остальные жрецы тоже встали в круг. Все это было бы похоже на невинный детский хоровод, если бы не ножи и стремительно испаряющаяся с камней влага, да еще песня, которую уж точно не поют в детском хороводе.

– Ри, не стой! – крикнул Цархон, и Риаленн вдруг поняла, что он совсем не такой старый, каким кажется. – Ты очищаться пришла, или как? Присоединяйся! Ну же, разве ты не слышишь в себе слова?! Я был рожден не летом, не зимой…

Я был рожден не летом, не зимой,

Но, душу очищая терпкой влагой,

Я понял: мир прекрасный этот – мой,

Я понял: мир прекрасный этот – мой,

И в жизни нет ценнее жизни блага,

И нет дорог извилистей прямой!

Ножи маленькими молниями сверкали в руках жрецов, танцующих на заснеженном холме, и Риаленн вдруг ощутила непреодолимое желание схватить такой же нож и пуститься в пляс вместе со всеми; чуждая магия более не пугала ее. Варгул поймал зачарованный взгляд девушки и, проходя мимо нее в танце, протянул ей пятый клинок.

– Я не умею… – только и успела сказать Хранительница, входя в круг.

Сначала движения Риаленн были угловатыми, но ритм песни жрецов заставлял непослушные ноги входить в самые замысловатые фигуры; нож скользил в воздухе продолжением руки, выписывая одним богам известные знаки, и блеск стали рассекал темнеющий снег, и раннее солнце резало розовый наст и черную, весеннюю землю длинными тенями: шаманский танец приближался к кульминации. Звенела песня над Чистозером, звенел воздух над холмом, и, наконец, голубизну чуть подернутого дымкой неба разорвал последний куплет:

Чрез плоть и кровь очистится мой дух,

Но тело пусть живет, покуда может,

А после – на последнюю звезду,

А после – на последнюю звезду,

На желтое искрящееся ложе,

Куда за мной друзья мои уйдут.

… Риаленн не сразу поняла, что поет вместе со всеми.

Танец прекратился так же внезапно, как и начался. Охваченные параличом, ножи застыли в воздухе, и тишина упала на холм Прощения горстью утреннего снега, окропив лица посвященных январской изморозью. Потом послышался легкий треск, который быстро перешел в ужасающий скрип, и Риаленн приоткрыла рот от изумления: на озере расходился лед. Гигантская трещина расколола ледяное поле пополам; от воды поднялся пар. Стало трудно дышать. Магия?! Это сделала обыкновенная песня?!

– Уааа! – заверещал от восторга Цархон, скидывая плащ. – Кто за мной?! В последний раз, ну же!!!

И прямо с холма, в одних трусах…

Только булькнуло.

– Мы все идиоты, – проворчал Варгул. – Эй, старикан, жди меня!!