Дежурным офицером стоял Елагин. Он сидел в одиночестве и пил чай.

– Куда это все подевались? – спросил я.

– Ты всё проспал, – посмеялся он, – нынче всё, что способно двигаться, сидит у Плещеева.

– А-а, играют, что ли, опять, – разочарованно протянул я. Спать не хотелось, и было досадно, что все заняты картами.

– Ну что́ там сегодня, королевство пошло на кон?

– Вот именно, – не переставал смеяться Елагин. – Там такие дела творятся, а я отойти не могу… Ты ж был утром в Копорском?

– Ну да.

– Там, говорят, живет какая-то старуха-чухонка, будто бы она гадает верно. Плещеев был у ней, да такого она ему наговорила: жди, сказала, легких денег.

– Так он их каждый день ждет, – улыбнулся я.

– А главное, больших, – продолжил Елагин. – Во всяком случае, сейчас он проверяет предсказание.

– Пойду погляжу, – я сдержал зевок.

– Сходи, сходи, – Елагин с завистью посмотрел мне вслед, – только ты зайди потом опять, пожалуй, расскажешь, что там.

– Тебе же нет дела до страстей человеческих, – передразнил я его же слова, недавно услышанные.

– Да на дежурстве до всего есть дело, – добродушно ответил он. – Скучно.

В палатке у Плещеева было не протолкнуться. В необычайном молчании и тесноте человек двенадцать-пятнадцать, сгорбившись, в самых неудобных позах застыли над раскладным столиком, нещадно исписанным мелками. Еще несколько офицеров, тех, кому места уже не хватило, расхаживали у входа, то и дело заглядывая за широко откинутый полог.

Четверо, в их числе и Плещеев, выделявшийся прямо-таки мертвенной бледностью, восседали за этим столом. Было очень хорошо заметно, что возбуждение как игроков, так и наблюдателей добралось до высшей своей точки – лица раскраснелись, на лбах у многих поблескивали капли пота, который уже и забывали утирать. Кое-кто сжимал в руках давно погасшие трубки. Только я приблизился – тяжелый вздох, похожий на стон, вырвался наружу.

– Что́ там, что́, – полезли внутрь стоявшие на улице. Я протиснулся. В почти звенящей тишине Плещеев трясущимися руками сгребал к себе на колени ворох мятых ассигнаций заодно с разбросанными картами и многочисленными стопками червонцев, там и сям расставленных на столе. Монетам передалось возбужденное состояние Плещеева, и они бунтовали, не желая, по-видимому, идти в новый кошелек – они падали на дощатый пол, но никто на это не обращал никакого внимания. Это были только крошки.

– Не может быть, – прошептал Ламб, который тоже стоял вместе со всеми.

– Всё было правильно, господа? – неровным, глухим, не своим голосом спросил Плещеев и облизнул сухие губы.

– О да, безусловно, – отвечали несколько голосов. Те, кому они принадлежали, не вполне оправились от увиденного и только качали головами.

– Сколько? – спросил я.

Мне назвали сумму. Я не поверил.

– Так, так, – подтвердил еще кто-то. Плещеев тут же, не веря еще хорошенько в свое счастье, раздавал долги. Его не поздравляли из сочувствия к проигравшим. Впрочем, для них этот проигрыш был отнюдь не роковым событием.

– Пою всех, – прохрипел наконец Плещеев. – Ну, бабка – молодец. Корову ей куплю, вот те крест. Прямо сейчас деньги пошлю.

Он стал звать денщика.

– А что́, ты правда был у гадалки днем? – спросил кто-то.

– Да, да, черт побери, сегодня, когда были на учении, обедал у ней… Вот черт. Не стану больше играть.

– Вздор, братец, – послышались смешки.

– Не стану, – отвечал Плещеев, – я же себя знаю – за неделю всё спущу.

Люди выбирались из палатки, трубки опять разгорались.

– Бывает же такое, – увидел меня Неврев.

– Не поехать ли и нам попросить немножко счастья, – в шутку предложил Ламб.

– А который час? – справился Неврев.