– Странно, что тебя так твой Бог бережёт. Сходи, помолись ему что ли. Ты в опасности, знаешь? – я кивнула, хотя точно знала, что никакой опасности нет – маньяк ведь находился в тюрьме. – Бережёт, бережёт, – беззубо улыбнулась старуха. – И убережёт. А вот ты мне не веришь. Ничего… Он вернётся. Скоро. Вернётся точно. – Она сунула в рот какую-то замусоленную деревянную палку, и, пожевав её, добавила, потрясая надо мной седыми, грязными патлами. Смерть. Вижу смерть – она рядом…

Я в оцепенении сидела и смотрела ведьме в глаза не в силах пошевелиться, а она продолжала бормотать уже по-турецки и тут Ленка, вырвав мою руку из сморщенных старушечьих лап, вскричала:

– Замолчи, дура! – и, прихватив меня, выскочила на улицу. – Вот старая грымза, – ворчала Ленка, стремительно куда-то шагая, – видит две молодые бабы зашли, не может нагадать каждой по принцу и мешок золота в придачу, нет, обязательно надо покаркать – смерть, смерть, – да что она вообще понимает?! Напридумывала ерунды, а мы и уши развесили! Хотя про мужа она правду сказала… Я действительно собиралась развестись… Но это совпадение, Иринка, не бери в голову! О, смотри, церковь! Похоже, православная. И это в мусульманской стране! Зайдем?

В ушах возник скрипучий старушечий голос: «Твой Бог тебя бережёт. Сходи, помолись ему что ли», и я кивнула. Мы зашли в небольшую, но ухоженную церквушку, посетителей там не было совсем – даже бабульки, продающей иконки (как это обычно бывает в российских храмах) и той не наблюдалось. Свечи лежали в свободном доступе, бесплатно. Оставив приличное пожертвование и порадовавшись за местных священников, не ставших превращать Божий дом в торговый лоток, мы поставили по свечке за здравие, Ленка – за дочку, я – за себя, за упокой поставили тоже, и недолго постояли, думая каждая о своём.

Выходили из церкви просветлённые.

– Будто бы душой отдохнула, – порадовалась Ленка, – А ты чего сама за себя свечи ставишь, нельзя же вроде?

– Больше некому, – коротко сообщила я. – Родители и те атеисты.

– Я за тебя буду ставить! – пообещала Ленка и посетовала, – жаль только в разных городах живем.

Что жили мы в разных городах, действительно было жаль. Провожая меня в аэропорт и держа за руку свою златоглавую маленькую принцессу, Ленка даже всплакнула на прощание, правда не слишком сильно, по крайней мере, Аришка, увлечённая новой куклой, подаренной доброй тётей Ирой, даже не заметила маминых слёз.

Отпуск пролетел мгновенно и, возвращаясь домой, я отчаянно трусила, как оказалось зря. Друзьям (очень немногочисленным, кстати), знакомым и коллегам не было до меня никакого дела. Только Ольга звонила мне ежедневно, надиктовывая такие самоуничтожительные голосовые сообщения, что слезу вышибало.

Позвонив родителям и сообщив, что вернулась из командировки, в которую, по легенде, уезжала, я сходила в душ и принялась разбирать вещи, думая о маме и папе. Это были классические советские пенсионеры – хоть картину пиши, даже сообщать им, что еду отдыхать за границу я не стала, чтобы не волновать.

Представила на минутку расширенные глаза мамы: «Ах, за границу, Ирочка, ты что?! Нельзя, нельзя, ни в коем случае, там же все по-другому, ты перепутаешь, не поймёшь и вообще оттуда не вернёшься! А если тебя заберут в рабство… ну, это сексуальное (понизив голос, слово «сексуальное» через «е») Я вот передачу недавно видела… Мы там не бывали и тебе нечего, чего там хорошего на этих югах? Езжай вон лучше на дачу, загоришь на грядках лучше всяких югов, да и нам с папой поможешь. Вон, ко всем дети каждый выходной помогать ездят, а ты у нас… Да-да, знаю, что далеко живешь, но ведь говорят уже люди… Что тебе наплевать?! Что значит, пусть говорят?! Нет уж, хватит с меня ещё той истории…» И за спиной её молчаливый, лысоватый, вечно кивающий папа – интеллигентный усталый человек в старомодных очках, всю жизнь мучающийся чувством вины из-за того, что когда-то так и не смог защитить дочь.