Серега расслабился. Он сидел на полу у первого ряда, и ему не было видно певцов и певиц, но он особо не расстраивался.

«Покроется небо пылинками звезд» – звучала песня.

Исполнительница подошла к самому краю подиума. Сергей замер. Он впился в девушку взглядом, стал шарить рукой по полу, ища отложенные в сторону дощечки.

«Мы память, мы память, мы долгая память друг друга» – летели слова.

– Таня! Танечка! – шептали губы.

И когда отзвучали аплодисменты, когда в зале наступила тишина перед объявлением следующего номера, от самой сцены, с пола, к дальним рядам, к высокому потолку полетел Серёгин возглас:

– Видели! Таня моя приехала! Это Она! Видели?!

Грачёв загремел дощечками, как-то очень громко покатилась коляска из зала. А зал в темноте напряженно молчал.

Он метался по залитому неоновым светом фойе, по длинным, заполненным незнакомыми людьми коридорам, но отыскать своей Тани не мог. Он устал. Взмок. Руки ломило.

Когда фойе опустело, и умолкли все звуки, тишину разорвал Серёгин крик:

– Танечка! Ты где? Та-а-не-э-чка-а!

С раннего утра Грачёв выкатил к главному входу. Григорьевич и Клавдия Аркадьевна сначала хотели отправить его в комнату, но когда поняли, что Лейтенант не тронется с места, в очередь за ним присматривали. Народу становилось всё больше и больше. Сергею стало труднее рассматривать всех входящих и выходящих. Он стал нервничать, ёрзать на своей тележке.

Но вот мелькнуло знакомое лицо. Он его узнал среди сотен других сразу. Его Татьяна, весело щебеча о чем-то с подружкой, поднималась на крыльцо. Серега расплылся в улыбке, оттолкнулся от пола и, оставив дощечки у колонны, покатился к дверям, широко раскинув объятья.

Девушка, занятая разговором, и не ожидавшая, что её сейчас схватят, опешила, а потом истерично завизжала.

Грачёв первые секунды ничего не понял. В его ладонях были какие-то материи, а под ними прятались крепкие ягодицы. У самого носа низ блузы. Блуза у неё была особенная, и запах был особенный – он никогда не забывал этого запаха. Запах остался с того самого момента, когда из темноты еле-еле проступил свет. Сергей помнил это всегда. Тогда он потянул носом воздух, и вместо едкой пороховой гари почувствовал аромат каких-то цветов.

Он отпустил девушку только тогда, когда на него закричали со всех сторон, а на голову и плечи посыпались детские удары девичьих кулачков.

– Это Таня! – крикнул Грачёв, – Мы знакомы. Это моя Таня.

И почувствовал, как его тянут в сторону. Потом перед лицом замельтешил Григорьевич.

– Безобразие! – раздраженный возглас прилетел сбоку.

Сергей обернулся. Его плачущую Таню уводила какая-то женщина. Он опёрся о пол и толкнул самого себя вперед. Но ничего не получилось. Крепкие руки электрика держали Грачёва. Лейтенант ещё раз дернулся, поднимая тело на обрубках ног, и обмяк.

– Как же так, Григорьевич? – Сергей поднял полные злобной тоски глаза на единственного человека, понимавшего его и умеющего с ним разговаривать, – Это из-за ног? Она же меня таким ещё не видела. Испугалась?

– Ничего, Серега, ничего. Прорвёмся! Покатили домой. Я тебе, товарищ гвардии лейтенант, форму новую справил: и тельник, и брюки, и кителёк, и даже берет новый. Думаю, в самый раз угадал. А с Танькой я поговорю. Вот дура-то. Радоваться надо, что мужик живой. А она в истерику. Баба, одним словом. Покатили, товарищ гвардии лейтенант. А с Танькой я поговорю, – Григорьевич аккуратно подталкивал в спину Сергея, направляя его к своей комнатушке.

Клавдия Аркадьевна не вошла, она просочилась в уборную. Ксения уже забыла о происшествии, смеялась, рассказывая что-то подружке. Когда гримёр закончила работу, девушка поднялась со стула.