– Пусти! Придурок! Больной…

Язык врывается в рот. Зубы прихватывают губы. Меня окутывает жаром его накачанного тела и вкусным ароматом туалетной воды. Захлебываясь от возмущения и собственной странной реакции, мычу ему в рот.

– З-зачем?

– Чтоб сравнила, – рычит Бекетов. – Ну, что? Сопляк целовал тебя так? – кусает скулу, прихватывает ключицу. Я открываю и закрываю рот, лепеча бессвязное:

– Т-ты… Да ты….

– Мам! Мама… Сергей… хм… Михалыч? У вас всё в порядке?

– Что он несет? Мама? Это у вас игры такие? Ты что, совсем извращенка? – моргает Бекетов, медленно от меня отстраняясь. Стиснув кулаки, мстительно наблюдаю за тем, как до этого тугодума доходит. – Или… Ты реально… мама?! Это что, твой сын, я не пойму?

– Ну, наконец-то! Дошло.

– Мам? – Давид переводит взгляд с меня на Бекетова. С Бекетова – на меня, а меня ведь немного колотит. И это видно. Дава напрягается, подбирается весь, становясь, кажется, еще больше. Берет меня за руку и оттесняет себе за спину. – Все нормально?

– Угу. Небольшое недоразумение, – лепечу из-за его плеча.

– Это твоя мать? – моргает Бекетов.

– Моя мама.

– Так… - тестостероновый мудозвон проводит лапищей по бритой башке. – Тогда с кем я сцепился в школе?

– С бабушкой, – неохотно поясняет Давид. – Она немного мнительная.

Бекетов отрывисто кивает. Просовывает руку в задний карман и, качнувшись с пяток на носки, бормочет:

– Во сколько же ты его родила?

– Мам… – Дава теряется, не понимая, как ему реагировать. С одной стороны, думаю, он чувствует исходящее от меня напряжение. С другой, ему трудно поверить, что человек, являющийся его кумиром, может как-то меня обидеть.

– Какое это имеет значение?

– Типа ты старая, получается? Все-таки пластика?

– Мам, он о чем? – окончательно офигевает Давид. Ко мне же возвращается хорошее настроение. Нет, этот мужик просто неподражаем. Господи… Закусываю губу, чтобы не засмеяться, и неожиданно остро ощущаю во рту чужой непривычный вкус.

– Мне тридцать один, Сергей Михайлович. Я ответила на все ваши вопросы? У сына режим, знаете ли, и мы бы очень хотели успеть поужинать.

– Да, конечно. Черт… Вот я идиот.

– Просто очередное недоразумение. Бывает.

– Что-то много их. Недоразумений.

– Главное, что все живы. Признаться, в какой-то момент у меня возникли сомнения на этот счет.

Лицо Бекетова вытягивается. А я вдруг понимаю, что мне ужасно нравится его троллить. Наверное, я все-таки страшная женщина. Ведь над убогими и больными грешно смеяться.

– Издеваешься?

А может, он не так уж и глуп. Понял ведь, что я над ним в открытую насмехаюсь.

– Ни в коем случае. Я оценила то, с каким отчаянием вы бросились отстаивать Давину честь.

– Мою честь?

Наконец, сообразив, что происходит, сынок громко фыркает.

– Пойдем, ты хотел меня угостить ужином.

– Да. Было дело.

Разворачиваемся, беру сына под руку:

– Только после такого стресса даже не мечтай, что я стану экономить.

– Что ж… – подыгрывает мне Давид. – Тогда остается надеяться, что на моих призовых экономить не будут тоже.

– Ты их сначала заслужи! – бурчит Бекетов. Мы с Давидом переглядываемся. Всю дорогу до кафе я с большим трудом борюсь с улыбкой. А потом вдруг понимаю, что наша ситуация может оказаться не такой уж смешной.

– Подожди здесь.

Бросаю сына посреди дорожки и бегом возвращаюсь к парковке.

– Сергей… Михайлович.

Бекетов замирает у огромного внедорожника. Оборачивается:

– Да?

– У Давида ведь не будет проблем?

– Каких проблем?

– Я не знаю, – теряюсь. – Из-за нашего недопонимания.

– За кого ты меня держишь? – сощуривается чемпион.

– Ни за кого. Я просто должна была удостовериться, что случившееся не отразится на спортивной карьере моего сына.