Аполлонов стоит в дверях, скрестив руки на груди, и улыбается.

– Я признаю талант, он у вас есть, – самодовольно ухмыляется Голицын, – но меня это не касается.

Аполлонов устало потирает лоб и смотрит на наручные часы.

– На сегодня вы свободны, все равно не успею ввести вас в курс дела. – Он говорит сам с собой, и я с трудом сдерживаю улыбку, потому что у него по-прежнему комично заколота челка, а руки грязные. – Анна, отметьте в журнале, я потом распишусь.

– Конечно.

Я слишком активно киваю, пока Голицын закатывает глаза.

– Так, Анечка, мне нужно подготовить документы, – вступает Машенька. – Значит, Николай Васильевич Голицын, – (я усмехаюсь), – и Анна… а, нет, ты не Анна.

Машенька что-то ищет и печатает в своем планшете.

– Я все напишу, – быстро перебиваю я, чтобы она не говорила этого вслух. Только не сейчас, не при Голицыне, не надо произносить мое…

– Аннабель Леонидовна?

Я слышу привычное удивление в голосе.

– У меня родители – фанаты Эдгара Аллана По, – не устаю я оправдываться за эксцентричную семью.

– Как краси-иво, – с явной издевкой завывает Голицын.

– Ну ходил бы на пары, давно бы знал, как меня зовут, – бормочу, пока он бьется в конвульсиях, а Машенька подхватывает и восторгается.

– Аннабель Леонидовна! Это о-очень красиво, – кивает она, в то время как Ник захлебывается смехом.

– Я уже скоро сменю имя и паспорт, – рычу я на него, сбрасывая руку со своего плеча, на которое он оперся, согнувшись пополам в приступе неудержимого хохота. – Фантазия моих родителей очень…

Правда, я не договариваю, потому что все отвлекаются: Андрею Григорьевичу кто-то позвонил, а Машенька начинает скакать перед ним и что-то подсказывать, тыча пальцем в планшет. У них есть дела поважнее моих, а нам с Голицыным пора домой.

– Пошли уже, Николай Васильевич.

Тот опять рычит про Ника, но я не слушаю. Ухожу в свои мысли, и они все крутятся вокруг того здания. Кажется, я влюбилась. В здание. В груди и правда какое-то трепещущее чувство, о котором я только в книжках читала, и это стирает шестьдесят семь процентов плохих впечатлений от этого сложного дня. Я готова сражаться с любыми демонами, если в конце пути меня ждут такие шедевры.

Не прощаясь с Голицыным, который что-то без конца болтает у меня за спиной, я вылетаю из бюро и заворачиваю в кофейню в соседнем здании. Заказываю праздничный латте в честь первого дня и кайфую оттого, что вижу тут много работников «Аполло Арт»: все друг друга знают, подкалывают, шутят. Я в туфлях и костюме смотрюсь странновато и даже комично среди модных современных людей, но даже это не может испортить мое воодушевленное настроение.

– Доброго дня, Анна, – улыбается девушка-бармен, читая имя на стаканчике. Отдает мне латте, и я выхожу на улицу.

Дождь закончился, воздух тяжелый, сырой, тротуары блестят, но мне хорошо. Мне задумчиво, хоть и слегка душно. Интересно, как то шикарное здание смотрелось бы в дождь и в грозовую погоду, как сейчас? С этими тяжелыми свинцовыми облаками и синим небом.

Я попиваю кофе, стоя на тротуаре рядом со своим новым местом работы. Ну ладно, практики. Рассматриваю высокие буквы, гадаю, каких годов эта постройка и чем она была раньше. Нужно погуглить, наверняка найдутся старые фотографии шестидесятых годов. Я стягиваю пиджак, оставаясь в топике. Но стоит подойти к дороге, как все летит к чертям собачьим. В том числе и бумажный стаканчик.

Снова я, тот самый мотоциклист и лужа.

– ТВОЮ МАТЬ! – успеваю крикнуть и понимаю, что прекрасно знаю этого полудурка, который не умеет водить. – Я УБЬЮ ТЕБЯ, НИКОЛАЙ!

– Меня зовут Ник, Аннабель-Ли, пресвятая Анна, покровительница занудства, – хрипло хохочет он, сдав назад и притормозив как раз напротив.