Единицы анализа можно найти в любом научном построении. Но почему Выготский – в отличие от многих – осознанно выделил это орудие исследовательского труда как свой метод? Потому ли, что он хотел тем самым зафиксировать «неестественность процессов функционирования психического аппарата» (Пузырей, 1986, с. 87), или потому, что «взятый из естественных наук способ анализа (расчленение, структурирование, установление внутренних связей и т. д.) психики противоречит ее природе» (Радзиховский, 1988, с. 120)? Думается, дело в другом. Методолог-Выготский, конечно, не мог не понимать, что психолог не может заниматься своим предметом вообще, так же как биолог не может изучать жизнь вообще, или физик – природу вообще. А раз так, то необходимо выделить нечто такое, что отличалось бы от стимульно-реактивных поведенческих актов Дж. Уотсона, условных рефлексов И.П.Павлова, сочетательных рефлексов В.М.Бехтерева, реакций К.Н.Корнилова… Это «нечто» должно быть таким, чтобы в нем целостно сочетались и психические, и поведенческие процессы. Такой единицей является рефлекс – таков итог поиска Выготского на первом этапе развития его теории. Здесь термин остается старым, но содержание понятия не укладывается в прежние границы. Единица одухотворенного поведения – что-то другое. Но что?

Это – инструментальный акт. Вот он – «рефлекс» человека, рассуждает Выготский. Ведь здесь есть и стимул, и ответ, и присущая только человеку «внутренняя составляющая» – знак. Как видим, и здесь предмет однозначно диктует исследователю выбор единицы.

Дальнейшие исследования автора культурно-исторической теории основаны на идее единства поведенческих и собственно психологических проявлений. В соответствии с этой идеей, психика человека обладает такой же структурой и подчиняется тем же законам, что и поведение. Если в своей внешней деятельности человек отличается от животного, прежде всего, тем, что употребляет орудия, дополняющие и многократно увеличивающие возможности натуральных органов, то и специфику психики человека, по мысли Выготского, составляет именно использование особых орудий – знаков.

Именно такое понимание специфики психического отражения приводит Выготского к понятию «инструментальный акт»: «Инструментальный акт для естественнонаучной психологии – это сложное по составу образование (система реакций), синтетическое целое и вместе с тем простейший отрезок поведения, с которым имеет дело исследование, элементарная единица поведения с точки зрения инструментального метода» (Выготский, 1982а, с. 106). Структурно инструментальный акт складывается из стимула, знака и ответа, а знак интерпретируется как основной (системообразующий) фактор высших психических функций. С точки зрения Выготского, для того, чтобы овладеть своим поведением (высшими психическими функциями), человек применяет психологические орудия (знаки), подобно тому, как в трудовой деятельности – для того, чтобы овладеть предметом своей (трудовой) деятельности – он применяет орудия труда, т. е. структура сознания отображает структуру внешнего предметного действия.

Вводя в контекст своего методологического аппарата категорию «инструментальный акт», Л.С.Выготский «преодолевает характерную для животных непосредственную детерминацию поведения внешними стимулами и актуальными потребностями, внося в нее новые, высшие закономерности, подчиняющие себе действие низших» (Д.А.Леонтьев, 1999, с. 153). Но и здесь предметом его исследования остается одухотворенное, осмысленное поведение человека.

Между миром природы и человеком создается второй мир – мир, являющийся продолжением человека, но, одновременно, составляющий часть природы, преобразованной субъектом деятельности. Структуру этого «второго мира» составляют орудия. Наиболее важным свойством орудий, отличительным признаком является их способность направлять на себя мотивационную сферу человека: «Человек хочет палку, обезьяна – плод. Обезьяна не хочет орудия, Она не изготовляет его на будущее. Для нее это средство удовлетворения инстинктивного желания» (Выготский, 1982а, с. 159). В свою очередь, направленность человека на орудие придает последнему значение, в то время как «палка у обезьяны не становится орудием, она не имеет значения орудий» (там же, с. 158). Таким образом, орудие приобретает знаковую функцию, одновременно как бы удваиваясь в сознании человека. В условиях социального опосредования знаки приобретают свою внутреннюю форму и позволяют человеку произвольно регулировать свою деятельность.