А все началось с замочной скважины, да-да, обыкновенной замочной скважины, через которую можно подглядывать за тем, что происходит за закрытой дверью. Для пущей наглядности и убедительности, господа, хочу заострить ваше внимание на довольно дерзком и смелом по своему необычному и предельно точно психологически обоснованному содержанию кинофильме шестидесятых годов американского режиссера Марка Пауэла "Подсматривающий". Герою картины фотографу-режиссеру Марку Льюису (кстати, бьюсь об заклад, что Пауэл в немалой степени списал с себя этот неординарный образ) задается вопрос:

– Какой журнал самый продаваемый?

– Где девушки на обложке и без одежки, – слышим в ответ.

Фотограф не мог не знать этой бесспорной, затрагивающей животрепещущие струны человеческой психики истины уже хотя бы потому, что с детства пытался разгадать тайны "запретного плода", подсматривая через замочную скважину за обнаженными женщинами. Как ни печально и ни трагично, с возрастом познания и желания Марка в этой области трансформировались в маниакальную, болезненную зависимость, приведшую его к убийствам предметов обожания – фотомоделей. К сему, увы, приложил руку его отец, ученый, своеобразно проверявший на ребенке реакцию нервной системы на страх: подбрасывал спящему мальчику в постель ящерицу и проделывал другие изощренные операции. Чувство страха, возможно, изрядно замешанное на отвращении и ненависти, росло, крепло и… потребовало разрядки, снятия напряжения. Насилие ведь, как известно, в какую бы тогу оно ни рядилось, всегда порождает насилие.

Однако, ради Бога, не подумайте, господа, что наш Слава Драйзеров впоследствии все-таки приобретет репутацию маньяка и, так сказать, вступит в конфликт с мирским Законом. Спешу вас заверить и успокоить: к счастью, ни мама Лена, ни папа Игорь не проводили над ребенком ужасных экспериментов, но они были живыми людьми, к тому же очень молодыми родителями (поженились в двадцать), и, как говорится, ничто человеческое им не было чуждо, их плоти жадно и страстно тянулись друг к другу… И вот в один прекрасный день, да-да, именно в день, а не в ночь, до слуха пятилетнего Славика, раскачивающегося на ярко раскрашенной деревянной лошадке, – шикарном подарке к Дню его рождения, – из другой комнаты донеслись обрывки приглушенного женского смеха, перемежающегося с мужским воркованием. Звуки эти то стихали, то вновь давали о себе знать. Любопытство, завладевшее мальчиком, пересилило его интерес к лошадке, и он, расставшись с нею, подошел к соседней комнате и осторожно толкнул дверь, но она, естественно, оказалась запертой. Тогда Славик, слегка привстав на цыпочки, прильнул глазком к дверному отверстию для Т-образного ключа. И его взору открылась необычная доселе ему картина. Папа с широко раздвинутыми ногами и с приспущенными галифе (в тот будничный день, ближе к вечеру, Драйзеров-старший должен был заступить в суточный наряд, поэтому находился дома на законном отдыхе) лежал на маме и азартно покусывал ей ухо и шею. Мама при этом извивалась, как змея, как бы пытаясь вырваться из объятий чего-то горячо шептавшего ей на ушко. Увиденное длилось несколько секунд, затем, инстинктивно почувствовав недозволенность сего постыдного подглядывания, Славик ретировался. Но и тех секундных мгновений вполне хватило ребенку для глубоко потрясших его юное, пылкое сознание впечатлений. Раскрасневшийся, возбужденный он выбежал на улицу и долго бродил по окраине леса (гарнизон, где они жили, утопал в живописном лесном массиве), переживая случившееся. Подсознательно мальчик ощущал, что раскрывшаяся перед ним картина как бы пробудила в нем неведомые ранее желания, и теперь, "проснувшись", они его будоражили, тревожили, требовали к себе внимания. Но как их удовлетворить, малыш, понятно, имел еще весьма смутные представления. Однако проказница-природа, заложенная в генах, безжалостно искушая порочный росток, призывала действовать, действовать, действовать… Впрочем, не природа тому виной, а закравшийся в сердце бесенок.