– Сам, ребята, поражаюсь. Был, видимо, настолько глуп, что и не ведал, что творю. Вселился Бес в младенца.

Да, уважаемые сограждане, порой такие в жизни поступки совершаешь, что и спустя 20, 30.., 50 лет не можешь не вспоминать их без содрогания в сердце. А случилось вот что.

Стоял зимний пасмурный день. Было хмуро и скучно как на улице, так и дома. Мама Лена находилась у окна, вероятно, выглядывая папу.

– Холодно-то как, – задумчиво произнесла она, – ноги озябли.

Была она на коленках на стуле, локтями оперевшись о подоконник. Ее слова, а также открытые, без колготок и чулок ноги в этой необычной позе и привлекли внимание обуреваемого похотью Славика. Он немного волновался, и сердце, казалось, вот-вот должно было выскочить из его груди, однако либидо оказалось сильней моральных канонов, и он, едва справляясь с дрожью в голосе и теле, произнес пересохшими губами:

– Мама, можно я погрею твои ноги?

Она стремительно повернулась, зыркнула на сына, и, как ни в чем не бывало, без всяких дополнительных, наводящих вопросов великодушно разрешила:

– Ну погрей.

О, Боже, помилуй их за те содомские деяния. О чем думала женщина-мать на ту пору, одному Всевышнему известно… Мальчик калачиком свернулся на маминых ножках, стараясь как можно тесней, плотней поджать их под себя. Славик быстро почувствовал, как каменеет, наливается тяжестью его неуправляемый, бесноватый "инструмент". Он, словно опасаясь лишних движений, замер на своем "кладе", притворившись засыпающим, для чего прикрыл глаза. Мама Лена тоже как бы замерла, не оборачиваясь и ничего не говоря, и лишь изредка слегка шевелила, видать, затекшими под тяжестью сына ногами, чем, кстати, доставляла ему неописуемое блаженство: каждый толчок извне вызывал в нем ответный импульс, обратную приятную реакцию. Постепенно рот Славика наполнялся тягучей слюной, и вдруг… свершилось: теплая, принесшая долгожданное снятие напряжения струя в трико заставила его прийти в себя и оставить ноги мамы в покое.

– Как хорошо и тепло было, – произнесла мама, наконец-то взглянув в сторону Славика и загадочно улыбнувшись.

Но мальчик-шалун уклонился от встречи с ее взглядом и тихо удалился в свою комнату.

6.

Игорь как мужчина не очень-то устраивал, в смысле удовлетворял, Лену, но он, видимо, об этом не догадывался, а ей было неловко заводить с ним разговор на деликатную тему. Впрочем, она и сама не могла до конца разобраться в своих чувствах: то ей казалось, что она совершила великую ошибку, согласившись на брак с Игорем (по дороге в загс даже порывалась сойти с дистанции, но он уговорил не делать, с его точки зрения, глупостей); то он ей представлялся очень милым и нежным, почти любимым; а то и вообще впадала в состояние некоего нейтралитета: мол, если не полюбится, так стерпится, а не стерпится, так переживу, многие без любви живут и ничего.

Не вина, а беда его была в том, что выпускник военного зенитно-артиллерийского училища, он же старший техник по аппаратуре кабины-локатора "Ц" не мог доставить своей молодой, сероглазой, с природным пепельным цветом волос красавице-жене Леночке столько любви, сколько требовалось ее неуемной душе, темпераментной натуре. Его суровая профессия определяла не менее жесткий стиль жизни: постоянные дежурства, тревоги, командировки, кропотливая работа с личным составом. Надо признаться, дорогие соотечественники, что Родина тогда действительно могла спать спокойно и не волноваться за своих сыновей-защитников: свой ратный труд они выполняли без страха и упрека, причем нередко жертвуя самым дорогим – жизнью, собственным здоровьем. Люди, а военнослужащие тем паче, были истинными патриотами своей страны. А ее руководители особо не церемонились с потенциальными противниками (и правильно, между прочим, делали, памятуя, видимо, о русской пословице: с волками жить – по-волчьи выть). Ах, вы такие-разэтакие, в Турции ракеты выставили против нас – мы тоже не лыком шиты: получите, пожалуйста, под нос нашпигованный "пирог", благо у нас тоже друзья-единомышленники имеются в лице легендарного Фиделя… Ах, вас вовсе не устраивает подобный расклад, тогда, будьте любезны, нулевой вариант: вы отвозите свой смертоносный груз с Турции, а мы – с Кубы… Вот и ладненько, договорились… Игоря, кстати, тоже вместе с семейством готовили отправить на Кубу, и лишь его патологическая педантичность поломала все карты. Надо было, видите ли, ему в анкетных данных сообщить, что его старший брат Вячеслав (в честь его и был назван сынишка Славик) в годы фашистской оккупации служил в полиции. Служить-то он служил, но по заданию партизанского отряда, куда передавал ценные сведения. А когда пришли наши, ушел с действующей армией и геройски погиб в рукопашной схватке с врагом в боях за освобождение Венгрии в звании младшего лейтенанта. В результате навеки запечатлен в списках: "Они сражались и погибли за Родину…" Обойди, Игорь, молчанием тот якобы компрометирующий факт в биографии его брата-героя и, глядишь, омыл бы сапоги в Карибском море, и женка с пацанчиком потешились бы в ласкающих теплых волнах. Здоровье бы поправили, а так… Драйзерову-старшему едва исполнилось 25, когда военврач на прохождении плановой медкомиссии вынес ему неутешительный вердикт: