Одевшись, мы быстро собрали вещи первой необходимости, а также все, от чего следовало избавиться. Мы, в частности, вылили алкоголь, который надо было уничтожить[17]. Было очень жаль, ведь основную его часть мы получили всего несколько недель назад. Мы пригласили к себе рабочих, которые были дома. Они тоже все были расстроены. Война – мы просто не могли в это поверить. Погода в тот день была особенно солнечной, все в природе было таким великолепным… Около половины седьмого утра… стали собираться группы людей. Никто не мог поверить тому, что происходит. Несколько подразделений вооруженных сил уже собрались у мэрии, ожидая распоряжений. Мы постоянно слышали сообщения от командования военно-воздушных сил.

Повсюду спускались немецкие парашютисты: над Роттердамом, над Гаагой (над парком Босьес ван Поот) и над другими городами. Иногда они для маскировки были переодеты в голландскую военную форму, в одежду священнослужителей, крестьян и даже в женские платья. Конечно, многие из них «были уничтожены», как прозвучало по радио, однако – о-о-о! – очень многим все же удалось приземлиться. Между тем время от времени мы слышали глухие звуки взрывов, когда разрушались мосты через Эйсел и каналы.

Нам следовало заняться своей работой, но было очень сложно приняться за какое-либо дело. Наши мысли были далеко. В лавке было много народу, все они пытались закупить запасы еды, но мы не обращали на них внимания. Сначала мы волновались насчет того, что что-то может прилететь в наш дом, но главное, мы думали о маме, которая была или в Утрехте, или в Амстердаме, а также о Сини[18]. […] И в этот день еще был день рождения нашего старшего.

Весь день люди собирались группами, говоря что-то вроде: «Они никогда не смогут захватить нашу страну, наша морская оборона слишком сильна». Или: «Мы так надеялись, но теперь…» Около четырех часов дня в Эпе прибыли первые эвакуированные из Оэне и Вельсума. Их вид меня глубоко огорчил: своих детей и стариков они везли на велосипедах вместе со своим скарбом. Что ж, они наверняка предполагали, что такое может произойти, но кто бы на самом деле поверил, что это действительно случится? …В лавке весь день постоянно царило оживление, но как следует сосредоточиться на чем-то было трудно, что на работе, что дома. Вечером мы сидели в полной темноте и постоянно слушали радио. Спать мы легли очень поздно, совершенно измученные.

Пятница, 10 мая 1940 года

Около трех часов ночи нас разбудили странные хлопки. Мы никогда раньше не слышали ничего подобного, поэтому не знали, что это могло такое быть. Я окликнула отца и спросила его. «Это стреляют», – сказал он. Хлопки все продолжались и продолжались, один за другим. И тут до меня дошло – началась война.

Мама быстро включила радио, надеясь что-нибудь услышать, и – да, через несколько секунд по комнате разнесся незнакомый голос: «Говорит служба воздушного наблюдения. Над нашей территорией летят иностранные самолеты. Из них десантируются парашютисты». За одним сообщением последовало другое. Затем по радио сообщили, что здесь замечены «Хейнкели»[19], а в другом месте – еще одни самолеты. А стрельба все продолжалась, как будто она не собиралась никогда прекращаться. Это так сильно пугает! Все прожекторы нацелены в небо – видно, как падают горящие самолеты.

Я чувствую себя маленькой и беззащитной. Несмотря ни на что, все дети[20] спят, в том числе и маленькая Энни, которой полтора года. Я ничего не понимаю. Через некоторое время я возвращаюсь в постель и, несмотря на весь страх и волнение, к утру снова засыпаю. Просыпаюсь я поздно, и мне приходится ужасно торопиться, чтобы не опоздать на работу.