– Здравствуйте, Юлечка. Я– ваш лечащий доктор. Меня зовут Елена Иосифовна.

– Садисты!– вырвалось в этот миг из очень туманных и очень тёмных недр  Кременцовой,– садисты! Сволочи! Вам сказали, откуда я? Вам звонили? Или вам не звонили?!

– Верочка, в другой раз не экономь перекись, пусть повязка сама отвалится,– обратилась врач к медсестре, поняв, о чём идёт речь, потом– опять к Юле,– Юлечка, если ваша ножка чувствует боль– вам следует не кричать, а радоваться. Ведь боль– это защитная реакция организма. Раз она есть, значит– организм полон сил и готов бороться с болезнями.

От этих слов,  Кременцовой сделалось очень стыдно. Она смолчала, но покраснела. Присев на корточки, Елена Иосифовна взяла её ногу и стала её осматривать. Кременцова стиснула зубы, твёрдо решив молчать, какой бы ужасной не оказалась на этот раз защитная реакция организма. Но организм вёл себя спокойно, хоть пальцы доктора мяли ногу у самых ранок.

– На гребешок наступили?– спросила врач, отпустив наконец, ступню пациентки и поднимаясь.

– На гребешок,– подтвердила ошеломлённая  Кременцова,– Инна Сергеевна вам и об этом рассказала?

– Анечка, покажи-ка нам свою ножку,– ласково попросила Елена Иосифовна вторую, точнее– первую подопечную. Анька, болтавшая на кровати ногами, подняла правую, на которой прежде была повязка, и  Кременцова увидела на ее подошве пять ранок, располагавшихся точно также, как у неё– поперек стопы, чуть поближе к пальцам, чем к пятке.

– Анечка тоже– правда уже очень давно, в подростковом возрасте, наступила на гребешок,– пояснила доктор, взяв Аньку за ахиллесово сухожилие, чтоб как следует осмотреть ее ногу,– но у неё– диабет, поэтому ранки периодически открываются.

– Вы – девчонки– скажите, где гребешки такие валяются, чтоб я туда не ходила,– с усмешкой произнесла свирепая медсестра, сдирая с бинта шуршащую упаковку,– чем их перевязать, Елена Иосифовна?

– Анечке положи сегодня салфетку с Йодофероном, а Юлечке– с Димексидом. Надо снять воспаления. Кстати, Юлечка, вы не курите?

– Да, курю.

– Курить надо бросить, по крайней мере– на десять дней, пока ставим капельницы. Одна сигарета вызывает спазмы сосудов на двенадцать часов, а если сосуды будут плохо функционировать, ранки ваши не заживут, поскольку они довольно глубокие. Юля, вы меня слышите?

– Я вас слышу.

– А так у вас ничего, по-моему, тьфу-тьфу-тьфу, там страшного нет. Но полечить следует.

Передав анькину конечность своей помощнице, которая подошла с салфеткой, чем-то пропитанной, и бинтом, Елена Иосифовна пребодро кивнула Юле и удалилась. Из коридора крикнула:

– Верочка, я– в двенадцатой!

Медсестра еще перевязывала ступню  Кременцовой, когда вошла с двумя капельницами другая– та самая, что брала у Юли кровь на анализ. Завязав бинт на бантик и обменявшись парой веселых фраз с внутривенщицей, перевязочная сестра звонко покатила свою тележку вслед за врачом. Её сослуживица опять справилась со своей работой блестяще– ни  Кременцова, ни Анька даже и не поморщились при введении игл в их вены.

– Долго лежать придется?– спросила Юля, следя за тем, как по гибкой и прозрачной трубке к ее руке течёт физраствор.

– Минут сорок пять.

– Вранье,– проворчала Анька,– час сорок пять!

– Ты лучше заткнись,– шутливо отозвалась медсестра,– не то пролежишь до завтра.

Анька надулась. Медсестра вышла, оставив дверь нараспашку. Задул сквозняк, довольно неслабый. Юля одной рукой кое-как накинула на себя одеяло. Минуты три она думала-гадала, как начать разговор. Она вспоминала, чему учил ее Хусаинов, и пыталась понять, кто такая Анька. Выяснять это возможности уже не было– Анька всё понимала, ждала вопросов и также, видимо, выбирала линию поведения, будучи информированной о том, кто такая Юлька. А может быть,  и не выбирала, так как смотрела на потолок. Если бы она хотела выиграть время, то притворилась бы спящей. И Кременцова начала так: