Нас привезли в недавно построенное на краю города здание профтехучилища. Оно стояло немного в отдалении от жилых кварталов, имело большой двор и спортплощадку. Всё это по периметру было обнесено красной лентой с табличками « Вход запрещён! Опасная зона!» Вообще-то нас привезли уже вечером и всего этого мы в тот момент не заметили. Увидели только, что у входа в корпус стоят милиционеры.

А войдя в фойе, мы будто бы вновь оказались на нашей турбазе. Навстречу нам шёл высокий толстяк всё в той же рубашке петухами, а откуда-то сверху доносились звуки аккордеона. Единственное, что смущало – в руках у дядьки был эмалированный детский горшок.

– О! Привет! Нашего полку прибыло. Скоро все соберёмся, – приветствовал нас толстяк.

Мы стояли, как вкопанные, удивлённые не столько встречей со старым знакомым, сколько детским горшком в его могучих руках. Медработники вывели нас из оцепенения и повели на второй этаж, где в классах разместили ряды раскладушек, многие из которых были уже заняты знакомыми нам по турбазе людьми. Всё это было похоже на лазарет времён первой мировой войны. Правда, на раскладушках почти никто не лежал, дети играли в коридоре, взрослые сидели на подоконниках, тихо переговариваясь.

Классы делились на мужские и женские, мы с мамой устроились в женском классе, а папа с братом соответственно – в мужском. И мы почти сразу же легли спать под тихую мелодию аккордеона, на котором где-то в своём классе всё играл и играл массовик Альберт.

Утром в корпусе началась какая-то движуха, все бегали с горшками, каждому хотелось сдать анализы поскорее, но мест в туалетах не хватало, поэтому нетерпеливые устраивались в тех классах, где громоздились собранные в кучу парты. По первости нас это ужасно смущало, но потребность освободить кишечник и желание как можно быстрее сдать анализы в надежде, что тогда нас быстрее выпустят из нашего заточения, сделали своё дело – вбежишь, бывало, со своим горшком в какой-нибудь уголок, чтоб уединиться, а там из-за парты чья-то голова высовывается – место занято.

Наступило время завтрака. В большой рекреации вдоль окон составленный из обычных столовских столиков соорудили длинный общий стол. Толпа загорелых, отдохнувших на Волге людей, среди которых были и дети, и взрослые, быстренько заняла места, прихватив металлические миски и ложки. Но завтрак почему-то запаздывал. Здоровые мужики с хорошим аппетитом, запертые в стенах холерного дома, как все тут же окрестили наше обиталище, стали громко возмущаться и стучать ложками по столу. Остальные голодные холерники тут же к ним присоединились, и в коридоре начался такой грохот, что стёкла задрожали.

Санитары не могли успокоить шум, прерываемый голосами орущих мужиков, некоторые из которых сидели в холерном доме не первый день, и вскоре, когда уже привезли скудный и невкусный завтрак, в коридоре появилась целая комиссия медиков в своей белой униформе, и один из них, самый важный, говорили, что это начальник горздрава, ещё раз объяснил всем опасность холеры и пообещал, что кормить будут хорошо и вовремя, но сдать по три анализа и отсидеть на карантине неделю придётся каждому.

Народ слегка успокоился и разбрёлся сдавать анализы и смотреть в окно. Брат Валерка встретился со своей турбазовской компанией, и они носились по коридорам и лестницам, чуть не сшибая взрослых. Я смотрю, а брат мой грызёт какие-то конфеты.

– Откуда у тебя конфеты? – спрашиваю.

– Да там мальчишки в окно на первом этаже вылезли и в магазин сбегали, тут недалеко, – радостно отвечает Валерка.

– Смотри, ты не вздумай никуда вылезать, – пригрозила я ему и на всякий случай пошла доложить о побегах родителям.