«С такими познаниями в алгебре можно и Всероссийскую олимпиаду выиграть…» – говорил он, но я не слушал. Меня интересовали шахматы, а не дурацкие бездушные примеры.

Фигуры, в отличие от них, были живыми. Они двигались по доске, направляемые моей рукой, участвовали в настоящих битвах, а я в свои четырнадцать чувствовал себя полководцем, прямо как Александр Македонский. Мне подчинялись пешки, слоны, кони, ладьи. Иногда я сравнивал себя с фигурами и думал, что точно был бы ладьей: она ходит исключительно по прямой, как я. Никаких диагоналей и прыжков. Только прямо.

Машина остановилась у крыльца нашего особняка. Возвращаться в родной дом не хотелось. Я бы с радостью провел еще недельку-другую в санатории, но выбора не было. Скинув фигуры с доски, я поспешно сунул ее в карман.

К завтрашнему старту турнира я был готов.

– Удачи, Рудольф! – искренне произнес водитель. – Все у тебя получится. Главное, в себе не сомневайся.

Я улыбнулся. Такие слова тепло отозвались внутри: меня редко кто-то поддерживал. А здесь совсем не близкий человек желал удачи. Теперь надо было не подвести еще и его.

– Вы правда в меня верите?

– Давно я за тобой наблюдаю, поэтому да, верю. Порви завтра всех. Обещаешь?

– Обещаю! – радостно воскликнул я и выпрыгнул из машины.

Предстоящая неделя должна стать решающей – или я окончательно проиграю, или пешка превратится в ферзя, дойдя до края шахматной доски.

Турнир давался мне на удивление легко. Он проходил в несколько этапов, и первых противников я будто даже и не заметил – они оказались слабее и младше. Но цель оправдывала средства – главным было выиграть, поэтому меня не волновали ни возраст, ни шахматные способности оппонента. Я пожимал руки, благодарил за партии, а потом расставлял любимые фигуры на доске ровно до миллиметра, чтобы ни одна пешечка не выступала за свою клетку.

Если я не был в школе, то без устали сидел за шахматной доской. Финал предстояло сыграть с сильным противником, и второе место в этой партии меня бы не устроило.

Как всегда, меня провожала Ира. Она внушала мне чувство непередаваемого спокойствия: своими вкусными сырниками по утрам, теплыми объятиями напоследок, подсунутой в карман шоколадкой «на всякий случай». Отец собирался лично сопроводить меня на турнир, и это стало не самой хорошей новостью – я не хотел, чтобы он смотрел.

Играть на его глазах значило взвалить на свои плечи еще большую ответственность, а я не был уверен, что вывезу даже имеющуюся.

Ира обнимала меня в дверях.

– Я верю, что ты вернешься чемпионом города и кандидатом в мастера спорта, – с улыбкой произнесла она.

Я доверчиво уткнулся ей в плечо, а она ласково потрепала меня по волосам.

– Спасибо, – прошептал я. – Надеюсь, так и будет.

Я хотел сказать, что люблю ее, но дверь распахнулась, и на пороге возник отец. Он обещал ждать меня в машине, но, видимо, устал там сидеть.

– Развели тут нежности, – протянул он, но звучало это совсем беззлобно.

Папа на удивление находился в дивно хорошем расположении духа. Когда я юркнул между ним и Ирой в открытую дверь, он придержал меня за запястье и слабо приобнял. Безжизненно постояв несколько секунд, я аккуратно выпутался и попытался вымученно улыбнуться – больше получилась взволнованная гримаса.

Я мечтал играть белыми, потому розыгрыш королевского гамбита по-прежнему манил: мне так и не удалось его реализовать. С черными фигурами было бы сложнее – я не питал уверенности, что смогу навязать противнику свою игру. Но на жеребьевку никто не мог повлиять, поэтому, разложив магнитную шахматную доску на заднем сиденье автомобиля, я двигал фигуры.