Ринчин вспомнил, что петли на зайцев ставит Долгеон, и замолчал, потому что здесь нужна была ее помощь.

Тут прибежали дети, приглашая Очира в сделанный для него шалаш, и Ринчин остался один. Надо сказать, что Мунхэбаяр не принимал участия в подготовке шалаша, а сидел на почтительном расстоянии от отца и Очира, с молчаливого согласия родичей. А иначе они бы окликнули его и позвали работать. У Мунхэбаяра было особое положение: у него одного был отец, и отец нуждался в его помощи.

Он наблюдал за дымком костра, в который отец время от времени подбрасывал валежник. Он сидел очень тихо, слившись с вечером, его негромкими звуками и тускнеющими красками. А когда отец остался один, Мунхэбаяр вскочил и приблизился к нему.

– Присаживайся, хубушка. – Ринчин показал ему место напротив себя. – Рассказывай отцу, что ты хотел бы делать для своего рода?

Мунхэбаяр замялся. Он еще раньше понял, что ничего не хочет, кроме того, чтобы уходить в степь и петь для нее и Неба. Но разве это дело?

– Не козу же пасти. – В его голосе прозвучала обида.

– Мы долго говорили с почтенным Очиром. Я хочу сделать тебе морин хуур и чтобы ты обучился у Очира улигерам, сказанию об Абае Гэсэре, гаданию «Шагай». Но для инструмента пока нет у нас телячьей кожи, нет конского волоса для струн.

– Как же нам быть? – в голосе Мунхэбаяра прозвучала заинтересованность.

– Я думал, но не придумал. Многое зависит от гадания убгэн эсэгэ. Если он скажет, что новая республика на века, то я отправлю тебя в город учиться.

– Как? – удивился Мунхэбаяр.

– А если республика – на год, о чем говорят приметы непостоянства в пространстве и времени, то я не смогу отпустить тебя. Это опасно. Без большой власти бандиты непобедимы.

– Ну да, – согласился Мунхэбаяр, помнящий историю с женихом Долгеон.

Он не решался произнести ее имя в присутствии отца, а отец не приводил этот случай, потому что не решался произнести ее имя в присутствии сына.

– Я расскажу тебе вот что, хубушка, – начал Ринчин. – Я повидал много мест и городов и сделал свои выводы. Степь наделяет людей силой, а в городах они проявляют свои способности к искусным занятиям, к которым лежит душа. Занятия постигаются через обучение. Тебе надо учиться. Если бы не старик Очир, я бы пребывал во тьме относительно твоего будущего. Но теперь я вижу, что убгэн эсэгэ может преподать тебе начала. Но только начала! Почему я так говорю? Когда я лежал в лазарете, я видел не только прекрасных великих царевен, принесших нам подарки. Для нас пел Федор Шаляпин. Это великий улигершин. Ты можешь себе представить, он пел для нас, раненых солдат, простофиль и невежд! Он столько зарабатывает своим голосом, что даже смог открыть на свои деньги два лазарета для таких, как я, и деньги его лились рекой для тех, кто нуждался. Теперь ты представляешь, сколько можно заработать, если у тебя есть голос? – И добавил, помня, что Очир рассказал ему о редком голосе сына как о тайне: – Правда, я не знаю, есть ли у тебя хоть какой-нибудь голосишко. Одно дело, что я предлагаю тебе у Очира научиться петь улигеры. Город – это совсем другое дело. Там людей много, кто заметит тебя?

– Этот человек, Шаляпин, видно, знатного рода. Мне не возвыситься до царей, – задумчиво произнес Мунхэбаяр.

– В чем и дело, что нет! Мой сосед по палате, русский, ему тоже отняли ноги, как и мне, рассказал мне, что Шаляпин из наибеднейшей несчастнейшей семьи. Ему помогло Великое Синее Небо. Если бы оно и тебе что-то дало, оно бы и тебе помогло.

– Положим, дало, – снова приобиделся Мунхэбаяр. – Убгэн эсэгэ сказал мне, что у меня красивый редкий голос.