– Ну, – откликнулся Ринчин, выбивая трубку, – никогда не слышал твоего голоса, по моему мнению, ты, Мунхэбаяшка, настоящий тихоня.

Табак, которым его снабдили в Верхнеудинске в числе выданного красноармейского пайка, давно закончился, и Ринчен курил приятную смесь толокнянки с полынью, мятой и шлемником, заготовленную Аюрзаной прошлым летом. Она тоже любила подымить трубкой, доставшейся ей от бабушки ее Рэгзэмы.

Улигершин Очир укладывался спать в своем шалаше, воздвигнутом с большим старанием. У женщин нашлись для шалаша готовые рогатины и жердины, а свежие березовые ветви, покрывающие его, были наломаны в колке неподалеку. Их запах способствовал ровному дыханию и сну. На пол было постелено высохшее сено, а солдатское одеяло отдал Ринчин. Очиру доводилось ночевать и в беловойлочных юртах, и в купеческих каменных домах Верхнеудинска и Кяхты, но и на земле доводилось ночевать тоже, и сейчас он был очень доволен своим спальным местом.

Такими, как Очир, скреплялся народ в старые времена. Шагая с котомкой от хотона к хотону, от улуса к улусу, а по молодости и верхом проезжая, он нес свет отточенной веками мудрой культуры, его знали и его ждали, от его мелодий и слов ярче горели огни очагов, его сказания перенимали люди. Культура по-бурят-монгольски «соёл», и любое ухо в России уловит смысл этого слова: солнечная, солнце, соло. «Соло» – от единственности солнца в небе, и всякий солист есть солнце культуры, каким и был Очир с его морин хууром, солнцем-инструментом. Морин, конь – у многих народов – это знак солнца, а о том, что «хур» означает «солнечный», мы уже говорили. Таким образом, и слегка переиначенное слово «культура» будет звучать как «культ хуура».

Укрывшись суконным солдатским одеялом, привезенным Ринчином из петроградского госпиталя, Очир мгновенно уснул, настолько он был частью засыпающего сущего, природы и мира ближайших духов. Ему снились холмы Улгэн-земли и сам Абай Гэсэр мальчиком, сон был желанным и радостным.

Очир проснулся перед восходом солнца и потянулся к котомке, вынул мешочек с костяшками Шагая. Потом он вышел, вдохнул предутреннюю прохладу, навестил костер. Тот тихонько шаял, уголь светился красно, и Очир решил, что подкормит огонь после совершения гадания. Он испил воды из просмоленного большого туеса и вернулся в шалаш. Он попросил Аюрзану выход шалаша сделать на север, сказав, что по самому старинному способу молиться и гадать надо на север, на Полярную звезду.

Хотя Очир откинул полог, в шалаше было сумрачно, так что цвет костяшек был неразличим. Но их цвет был скорее украшением, а что выпадет, можно было различить на ощупь, шарком, как говорили в старину. Костяшки для гадания берут из лодыжек овец, маленьких и аккуратных. В русских домах Баргузина, да и во всех по побережью Байкала, хранятся мешочки с такими раскрашенными лодыжками, в них играют русские дети и обмениваются ими, не догадываясь об их истинном предназначении. У Очира они были новешенькие. Совсем недавно он побывал в родной Иволге и гостил у одной уважаемой старухи-гадальщицы, Танжимы. Она красила костяшки для людей, славясь тем, что костяшки ее работы производили правильное гадание. С Очиром они обменялись мешочками в знак большой старинной дружбы, хотя обычно в знак дружбы меняют лодыжку на лодыжку. Танжима представляла, какие старые и полустершиеся костяшки-лодыжки носит Очир в своем мешочке, им не менее пятидесяти лет, и она давно приготовила ему мешочек новых, а он все не шел и не шел, хотя молва говорила, что он жив и обязательно появится на тоонто-родине, месте, где зарыт его послед.